1 year ago
53
Фото: Festival de Cannes. Жутко громко и запредельно близко
Одним из лейтмотивов конкурса оказалась оппозиция «дети и взрослые». Через эту призму рассматриваются главные конфликты и проблемы современного социума, в котором чужими друг другу становятся самые близкие.
Кадр из фильма «Монстр». Фото: Festival de Cannes. О дистанции огромного размера между родителями (учителями) и детьми (учениками) — сразу несколько картин. Полифонический «Монстр» обладателя Каннской Золотой ветви (за «Магазинных воришек») Хирокадзу Корээда — формально про патовый конфликт в школе, но автор связывает в один сюжетный узел сразу многие темы: дисфункциональные семьи, гомофобию, школьный буллинг, культуру отмены, непреодолимую дистанцию между родителями и детьми, неприятие детьми смерти. А в результате картина, которую хочется пересматривать, оказывается историей о запутанных нитях коммуникации — с морем тонких оттенков. В частности, о невероятных усилиях, которые родители предпринимают, чтобы рассмотреть в ребенке отдельного человека со своей болью. И о страхе ребенка шагнуть в реку необратимости (почему он и выдумывает свой фантастический мир).
«Он твердил, что всё будет хорошо. Я была ребенком, но знала, что всё хорошо не будет. Он не был обманщиком. Он был отцом». Фраза из известного романа Фоера «Жутко громко и запредельно близко» — ключ ко многим конкурсным историям. Спасительная ложь не спасает, оказывается гирями на сердце.
Кадр из фильма «Возвращение». Фото: Festival de Cannes. Обманувшая ожидания социальная драма Катрин Корсини «Возвращение» — о матери, которая с дочерьми-тинейджерками приезжает на родную Корсику. Но на самом деле — тоже про ложь, которая связывала их воедино. Рано или поздно обнаруженное вранье разорвет семью в клочья. Картину то объявляли в конкурсе, то изымали, потом снова возвращали. Постановщицу обвиняли в том, что она подвергала риску детей во время съемок (речь о сцене самоудовлетворения пятнадцатилетней девочки).
Каннский кинофестиваль провел собственное расследование и сделал публичное заявление: «Анонимные и клеветнические электронные письма были разосланы специалистам и прессе, породив слухи, которые нанесли ущерб фильму. К счастью, крупнейший фестиваль в мире нашел время, чтобы поминутно проверить правду». Но фильм разочаровал: история семейных тайн рассказана схематично, по касательной.
Кадр из фильма «Май, декабрь». Фото: Kinopoisk. Сразу несколько картин о «странных сближеньях» — патологических связях между взрослыми и детьми. В основе тонкой драмы Тодда Хейнса «Май, декабрь» — скандальное дело Мэри Кей Летурно, школьной учительницы из штата Вашингтон, которая получила срок за сексуальную связь с тринадцатилетним мальчиком из шестого класса, где она преподавала. История стала бульварной сенсацией в конце 90-х. Выйдя из тюрьмы, Мэри ушла от мужа и собственных детей, спустя некоторое время они с учеником поженились.
…Жили они долго и счастливо — почти 20 лет. Детей растили. Кексы пекли. Пока на пороге не появилась знаменитая актриса (Натали Портман), которая должна сыграть в кино эту самую учительницу (Джулианна Мур). А чтобы вжиться в роль, ей надо поближе с ними познакомиться. Картина Хейнса — о том, как скелеты однажды выпрыгивают из шкафов — стоит кому-то распахнуть дверцу — и танцуют на пожарище показного семейного счастья, основанного на манипуляциях.
Кадр из фильма «О сухой траве». Фото: Festival de Cannes. В трехчасовом киноромане «О сухой траве» обладателя Золотой пальмовой ветви Нури Бильге Джейлана учитель запутывается в паутине конфликта с ученицей, со школьной бюрократией, с собственной личной жизнью, с тотальным доносительством. В конце концов его обвиняют в неподобающих прикосновениях к ученикам. Но временами кажется, что виной всему сам учитель, мечтающий об одном: уехать из этой дыры в столицу. Чужой, равнодушный, только демонстрирующий подлинный интерес и участие в жизни учеников.
Сумеречная зона
«Политике нет дела, интересуемся мы ею или нет: она определяет человеческую жизнь с первого дня и до последнего вздоха», — вслед за древними утверждают очевидное авторы книги «Сумеречная зона». Глупо спорить. Молох привык жрать собственных детей. Он хищник, и о его хищном нраве самым причудливым образом рассказывается в конкурсных фильмах.
Кадр из фильма «Клуб Зеро». Фото: Festival de Cannes. В злой эстетской сатире «Клуб Зеро» Джессики Хауснер — о том, как «культура здорового питания» превращается в cancel culture… самого питания и в инструмент власти. Миа Васиковска — в роли продвинутой энтузиастки диетологии в привилегированной частной школе. За идеями осознанного потребления пищи, необходимого для сохранения окружающей среды, гармонизации личности и прочих клише из речей расплодившихся гуру — выверенная методика создания секты. Пищевая модификация тоталитаризма. Когда вера, внушенная «духовным учителем», — сильнее разума, логики… жизни. Но сюрреализм Хауснер слишком выверенный, холодный, стерилизованный, предсказуемый.
Кадр из фильма «Зона интересов». Фото: Kinopoisk. Самый неожиданный и провокационный фильм в Каннском конкурсе, вызвавший полярные оценки, — «Зона интересов» Джонатана Глейзера, снят по мотивам одноименного романа Мартина Эмиса. Глейзер исследует невыносимую пластичность этических рамок, способных раздвигаться до горизонта. Фильм — о повседневной жизни обеспеченной немецкой семьи, чей дом находится рядом с Освенцимом. Не дом — настоящий Эдем, созданный усилиями хозяйки, жены коменданта лагеря. Чудесная семья, пять разновозрастных детей, вызывающий восхищение сад, теплица. На домашние праздники собираются милые соседи с потомством. Правда, немного шумно: из-за забора доносятся крики, лай собак, одиночные выстрелы, да и труба крематория периодически гудит-воет, покрывая небо черно-серой тушью. Но к шуму быстро привыкают.
Глейзер создал яркое современное художественное произведение. Местами лобовое, с чрезмерным увлечением видеоартом. Со всплесками цвета в кульминации. Но кинематограф ищет способы диалога с новыми поколениями о самых страшных страницах истории. Без драматизации, отдаляясь от хроники, погружаясь в «сумерки Европы» с помощью нового киноязыка.
И всё же фестиваль-2023 по сравнению с предыдущими годами — менее политизирован. В прошлом году на открытии выступал Зеленский. В программе было несколько картин, связанных с Украиной: от «Мариуполиса 2» погибшего в Мариуполе литовского документалиста Мантаса Кведаравичюса — до игрового фильма «Видение бабочки» Максима Наконечного.
Кадр из фильма «Как это было». Фото: Держкино. В нынешнем скромнее: «Как это было» (польско-украинский проект Анастасии Солоневич и Дамьяна Коцура) — в коротком метре. И любопытный документальный фильм Мацека Хамелы «На заднем плане» — выбор ACID (Ассоциация независимых кинематографистов. — Ред.).
Когда польский режиссер начал эвакуировать украинских беженцев на своем микроавтобусе, он не собирался делать фильм. Был одним из многих, оказывавших гуманитарную помощь. Потом решился снимать на видео. Его фургон для вынужденных путешественников стал ненадежным и недолговечным убежищем.
В кадре люди — растерянные, притихшие, бегущие из разбомбленных городов и деревень в никуда. Их много. Семьи с детьми, с кошкой, одинокий старик, догоняющий своих, истекающая кровью темнокожая девушка из Конго. Машина петляет по дорогам, большим и деревенским. Всюду беда.
Мацек не очень хорошо говорит по-русски. Но эвакуированные, бегущие от войны делятся своими историями, страхами, надеждами. Со случайными попутчиками легче выговориться. Рассказывают, как сидели по 50 человек в подвале, и никто о них не знал; как спать не могут, потому что постоянно снится бомбежка; как не могли похоронить мертвую маму. А четырехлетний малыш тихо плачет на переднем сиденьи: его бабушка осталась дома. Ему без бабушки очень плохо.
Дом восходящего солнца
В этом году прямых политических высказываний на экране практически нет. Но даже в винтажных киноисториях мастеров, страшно далеких от манифестаций и призывов, — не только дыхание сегодняшнего дня с его проблемами, но способность говорить о реальности через человека. Его хрупкую жизнь. Сложно устроенный мир. Сущностные ценности. И лучшие фильмы конкурса: «Опавшие листья» Каурисмяки, «Прекрасные дни» Вендерса, «Рагу Додена Буффана» живущего во Франции с детства вьетнамца Чана Ань Хунга, «Старый дуб» Кена Лоуча и «Химера» Аличе Рорвахер.
Вендерс в медитативном воздушном кино рисует почти бессловесный портрет своего дзен-героя Хираямы, живущего отдельной незаметной жизнью и увлеченного комореби — буквально это «солнечный свет, просачивающийся сквозь деревья». По сути — это редкий талант наблюдать за красотой и чудом лучей света, пробивающихся сквозь верхние ветви и резные листья деревьев, отбрасывая танцующие тени на лесную поляну в городском парке.
Хираяма снимает эти световые картины стареньким фотоаппаратом, потом перебирает фотографии. В этом парке у него нехитрый обед: молоко, булка. Вообще-то Хираяма — уборщик туалетов, ездит в синем комбинезоне по городу на своем фургоне, со спокойным усердием наводит в городе чистоту. В машине слушает нетленных Патти Смит, The Kinks, Лу Рида и «Дом восходящего солнца». Вечерами читает книжки, купленные в соседнем букинистическом.
Его не понимают, даже немного презирают. Но он расскажет о своей философии сбежавшей от родителей племяннице: «Сейчас — это сейчас». Ну вот буквально, как щелчок пальцев. И это «сейчас» — бесконечный мир, состоящий из многих миров: «Кто-то подключен, а кто-то нет».
Совершенно волшебная, с феллиниевскими отголосками, романтическая сказка «Химера» Аличе Рорвахер — тоже по сути кино о красоте, только о потерянной древней совершенной красоте бесценных этрусских артефактов. Персонажи фильма — томбароли, расхитители гробниц, сбывающие найденные ценности дилеру. Но красоту нельзя присвоить. И в финале герой фильма отпустит мраморную богиню на свободу — в вечность.
