Не только аморально, но и глупо

20 декабря Совет Федерации рассмотрит закон, ограничивающий доступ детей мигрантов в школы. Он противоречит морали, международному праву, Конституции РФ и здравому смыслу — считает Ольга Николаенко, педагог и бывший директор Интеграционного центра для детей беженцев и мигрантов «Такие же дети».

Вообще, в моем представлении, одними из главных противников этого закона должны быть люди, которые называют себя русскими националистами. К сожалению, мир устроен не так логично, как мне хотелось бы.

Но я проведу такое мысленное упражнение: представлю, что напротив меня сидит человек максимально неблизких мне взглядов, который закону рад, и попробую его убедить. На нем черная футболка с текстом «Россия для русских», на мне — тем же шрифтом «Россия для грустных», и — самое невероятное допущение в этом мысленном эксперименте — мы почему-то правда готовы поговорить, а не просто обменяться более или менее остроумными оскорблениями. 

Попробуем к нему прислушаться. «Из-за того, что в классах много детей мигрантов, которые не говорят на русском языке, страдают другие дети», — говорит мне этот воображаемый собеседник. «Учителя не имеют ни ресурса, ни квалификации работать с этими детьми, — добавляет он. — Почему мы должны тратить на это наши налоги?»

«Если ребенка окружают люди в шапочках из фольги, он будет считать подчинение нормой»

Педагог Дима Зицер — о пранке над учителями российских школ

Общество3 минуты чтения

Действительно, учителя в российских школах обычно не имеют навыка преподавания русского языка как иностранного. Действительно, образовательный процесс может сильно страдать от того, что у детей очень разный уровень владения языком. 

Важно, что мы нашли точку согласия — без нее невозможно строить осмысленный диалог. Не согласны мы в том, какой способ решения этой проблемы приемлем и разумен. И не согласны в том, какое из двух зол большее: то, как существуют дети-инофоны (носители другого языка. — Прим. «Холода») в системе, где они не предусмотрены, или дети, которые вообще лишаются возможности ходить в школу. 

Все страны в мире делятся на страны эмиграции и страны иммиграции. Первые — это те, откуда уезжают (совсем или на заработки) больше, чем приезжают. Вторые, соответственно, наоборот. Страны, экономически успешные и социально стабильные, относятся к странам иммиграции — там есть работа, деньги, возможности, и именно туда стремятся люди за заработком и безопасностью. Такая иммиграция — это и показатель некоторого благополучия страны, и фактор ее экономического развития. 

Люди у Московского многофункционального миграционного центра. Фото: Mikhail Tereshchenko / TASS / Scanpix

Думаю, что моему воображаемому собеседнику хочется, чтобы Россия была страной процветающей. А ведь в России сейчас очень не хватает рабочих рук — в очень многих сферах. Во-первых, демография подкачала, во-вторых, война (или, возможно, на языке моего собеседника — «СВО»), в-третьих, связанный с предыдущим пунктом отток кадров. Так что оставаться страной, привлекательной для трудовой миграции, — это вроде как задача, которая не должна противоречить ценностям моего оппонента. 

Но вместе с рабочей силой сюда приезжает еще и другая культура, другой язык, другие нормы. И, собственно, есть два основных сценария, что с этим может произойти дальше: геттоизация или интеграция. 

Геттоизация — это когда мигранты живут изолированно своей общиной, исключены из общей жизни и маргинализированы. И если мы что и знаем из социальных наук, так это что первый сценарий никогда не приводит ни к чему хорошему. 

«Мама, не звони командирам и не ищи их номера»

Что писали близким перед смертью российские солдаты

Общество8 минут чтения

Мне кажется, что это похоже на структуру античных мифов, где герой думает, что бежит от страшной предсказанной ему судьбы, а на самом деле, не зная того, ее приближает. Загоняя людей в гетто, мы приближаем тот самый социальный конфликт, которого вроде бы стремимся избежать. 

Другое сравнение — это ребенок, который зажмуривает глаза и думает, что он спрятался. Ведь если мы сделаем так, что не видим этих детей, этих мигрантов, то их и не станет, правда? 

Альтернатива геттоизации — интеграция. Только вот штука это сложная. В первом поколении полноценная интеграция происходит редко и в основном среди людей с хорошим образованием и социальным капиталом. То есть если вы переехали в другую страну взрослым человеком и не для того, чтобы написать диссертацию, то скорее всего вы будете в основном общаться с другими такими же иммигрантами, ходить в «свои» кафе, жить прежним укладом. 

А вот второе поколение, то есть те, кто приехал детьми или родился уже на новом месте, имеют, согласно исследованиям, уже очень хорошие шансы быть полноценно интегрированными. Это не значит, что они обязательно потеряют свою идентичность, но они будут встроены в местные социальные институты, будут чувствовать эмоциональную привязку к стране, где живут, будут полноценно владеть местным языком и культурой. И именно школа оказывается здесь ключевым фактором. 

Конечно, совсем хорошо, когда процесс интеграции как-то выстроен. Есть очень разные модели. В некоторых дети-инофоны ходят на уроки вместе с детьми — носителями языка, но после занятий получают дополнительную поддержку. В других они сперва занимаются отдельно, а потом уже, после того как подтянут язык, пересаживаются в обычный класс. Есть смешанная система, где часть занятий проводится отдельно для детей-инофонов, а на других уроках ребята сидят вместе. 

Фото: Anton Vaganov / Reuters / Scanpix

Конечно, все это требует ресурсов. Нужны учебники, курсы повышения квалификации для учителей, нужна система, и на все это нужны какие-то деньги. Но ведь это инвестиция не только в детей-мигрантов, но и в социальное благополучие общества, в «мягкую силу» культурного влияния. (Разве не мечтает русский националист, чтобы весь мир читал Пушкина? Так вот же тебе дети, учи!) 

Честно говоря, к этому абзацу я уже устала от рациональности и цинизма своих собственных аргументов. В 2014–2016 годах я была директором Интеграционного центра для детей беженцев и мигрантов «Такие же дети». И дети-мигранты — это для меня совсем не абстрактные понятия. Это наши Бооз и Эдда Гат, конголезские подростки, которых я однажды научила читать за одно занятие. Только представьте, за один день непонятные кракозябры вокруг стали понятными словами — насколько проще и дружелюбнее сразу стал мир! Один из этих подростков умер, потому что как у ребенка беженца у него в России не было доступа к медицине и серьезную болезнь проморгали (по российскому законодательству беженцы имеют право на получение полиса ОМС, но на практике они могут сталкиваться с затруднениями при его получении или продлении. — Прим. «Холода»).

Грех ли курить ашкудишку?

Священники привлекают зумеров в церковь через запрещенный инстаграм. Они шутят на грани, но РПЦ не против

Общество35 минут чтения

Это Насим, которого мы как-то выцарапывали из отдела полиции, когда его под Новый год задержали как беспризорника, хотя он шел с мамой — что вы хотите, конец квартала, у полиции своя отчетность. 

Это Парвина, Иксен, Вахаб, Вахаб, Хамун, Муин, Нафиса и десятки и десятки других детей — разных, смешных, способных и не очень, подвижных и спокойных, трудяг и лентяев, в общем — детей. 

Мне трудно убеждать моего собеседника в том, что право на образование, на детство, на будущее, на человеческое достоинство — это не только 43 статья Конституции (а также пункты всяких международных конвенций), не только прагматический выбор для русского националиста, но и вообще какая-то базовая вещь. 

Оно у всех детей должно быть, независимо от цвета паспорта и разреза глаз. И это наша — взрослых (тоже вне зависимости от паспорта) — ответственность.

Сообщение Не только аморально, но и глупо появились сначала на «Холод».