2 hours ago
16
После того, как Госдума одобрила закон о «чайлдфри», интересно обратиться к опыту советского прошлого и посмотреть, что чиновники делали, чтобы повышать рождаемость и укреплять институт семьи. В СССР с «чайлдфри» тоже боролись, но делали это более системно.
Иллюстрация: Алиса Красникова / «Новая газета Европа». Конечно, само слово «чайлдфри» никто в СССР не использовал. Это слово пришло с Запада, где материальное благосостояние людей, в том числе и женщин, было высоким, а доступ к контрацепции — хорошим, что позволяло женщине спокойно решать, хочет ли она иметь детей. В СССР же благосостояние граждан было ниже, свобод гораздо меньше, а методы контрацепции — недоступны. Поэтому концепция «чайлдфри» — осознанный выбор не иметь детей — не могла зародиться как социальное явление.
Весь контекст советского общества в принципе не подразумевал существования семей без детей или без желания их иметь. В СССР существовали законы, социальные установки и стереотипы вокруг самого факта наличия семьи и детей. Тех, у кого не было детей, называли «бездетными» и считали несчастными в лучшем случае, а в худшем — инфантильными, безответственными и даже подозрительными. Семьи без детей, как женщины и мужчины вне брака, были аномалией для общества.
Бессемейные люди находились в меньшинстве. Быть одиноким было странно, непрестижно, неловко (на фоне большинства в браке), да и просто сложно. Люди без семьи могли даже не мечтать о жилье, на которое имели право люди, состоящие в браке. Карьерный рост тоже оказывался ограничен. «Бездетных» было мало еще и потому, что в СССР не имелось хороших контрацептивов. В конце концов, сексом занимались все, а средств предохранения и элементарного полового воспитания в СССР не было.
Но вернемся к истокам. Интересно, что в 1920 году Советский Союз стал первой в мире страной, которая легализовала аборты по требованию для женщин. Однако такой либерализм в области репродуктивного контроля долго не продлился. После прихода к власти Сталина в 1936 году аборт снова стал преступлением. Разрешение на прерывание беременности женщины могли получить только по медицинским показаниям. Контрацептивы перестали производить, а те, что уже были в аптеках, сняли с продажи. Сталинский закон, конечно, не привел к увеличению рождаемости. „
Напротив, количество абортов возросло, и они стали проводиться подпольно, часто с участием людей, не имевших отношения к медицине.
Если женщина хотела доказать, что беременность нужно прервать по медицинским показаниям, собиралась специальная абортная комиссия, которая должна была оценить правомерность запроса. Очень часто врачи, входившие в комиссию, боялись дать такое разрешение: официальные инструкции были нечеткими, и если кто-то из представителей вышестоящих органов считал, что разрешение было выдано неправомерно, все члены комиссии могли лишиться не только своих должностей, но и свободы.
8 июля 1944-го, в последний год Великой Отечественной войны, Президиум Верховного Совета СССР принял новое законодательство в брачной сфере. Согласно этому законодательству в паспорте вводилась специальная графа «семейное положение» с фамилией, именем и отчеством супруга. Развод становился сложным бюрократическим процессом — теперь его можно было получить только через суд, который сам решал, разрешать паре разойтись или нет. Выдача свидетельства о разводе стала дорогостоящей процедурой: от 500 до 2000 рублей при средней зарплате от 200 до 500 рублей в месяц. Кроме того, развод считался порицаемым деянием. Несложно догадаться, что при таком законодательстве у советских людей даже не возникало мысли, что жизнь возможна без детей.
В 1955 году закон об абортах был отменен. Хрущевскому руководству наконец стало понятно, что запрет вел к увеличению числа подпольных процедур. Однако проблему с абортами нужно было решать, и рождаемость срочно требовала повышения — ведь Великая Отечественная война унесла жизни многих советских граждан. Тогда руководство Хрущева решило прибегнуть к убеждению, обучению и стыду, чтобы женщины передумали делать аборты. Советские издательства начали выпускать брошюры, в которых восхвалялась жизнь многодетных женщин, с шестью или семью детьми. В этих брошюрах подробно и красочно описывались все негативные последствия абортов: прокол матки, гормональные нарушения, кровоизлияние, невозможность иметь детей в будущем, депрессия, нервозность. В некоторых брошюрах даже можно было найти изображения самой процедуры.
Но вся эта пропагандистская кампания не носила массового характера и не была основным методом борьбы с абортами и нежеланием иметь детей. Основную работу проводили врачи на местах. „
Если женщина обращалась к врачу с просьбой о проведении аборта, доктор должен был не только отговорить ее, но и напомнить, что рожать детей — почетно, это обязанность советской женщины.
Если женщина была решительна в своем намерении, врач мог попытаться вызвать у нее чувство вины.
После легализации абортов в 1955 году в СССР возникли проблемы с контрацептивами. В сталинские времена их использование было настолько стигматизировано, что когда аборты в 1955 году наконец разрешили, многие врачи не знали, как работают контрацептивы, а доступ к ним был ограничен. Кроме того, из-за отсутствия полового воспитания и доступной информации о методах контрацепции у молодежи не было возможности эффективно предохраняться. Эти проблемы сохранялись вплоть до распада Советского Союза и, естественно, не позволяли людям даже помыслить о жизни без детей.
По статистике, обычная советская женщина делала около шести абортов за всю жизнь, а у некоторых эта цифра приближалась к двадцати (в семь раз больше, чем в США, и в двенадцать раз больше, чем в Западной Европе). Проблема заключалась в том, что советская промышленность просто не могла обеспечить своих граждан достаточным количеством презервативов. Многие люди, которым посчастливилось пользоваться советскими презервативами, называли их «галошами».
В современной России у женщин есть гораздо больше информации, а также доступ к качественным контрацептивам. Но теперь появилось то, чего не было в СССР, — закон о запрете идеологии «чайлдфри». Новый прецедент в российской истории, последствия которого нам еще предстоит увидеть.
