«Сын строит космический корабль, чтобы через космос попасть в Россию»

1

Один из самых резонансных и высоко оцененных русских романов года — фэнтезийный триллер «Лисьи броды» Анны Старобинец. История про странное место где-то рядом с Маньчжурией, в котором встречаются чекисты, беглые зэки, даосы и лисы-оборотни, понравилась, кажется, всем: и литературным критикам, и известным интеллектуалам, и широкому кругу читателей. Тем временем дети поклонников «Лисьих бродов» зачитываются «Зверским детективом» — серией книг Старобинец о приключениях животных в Дальнем лесу. Сейчас и «Детектив», и «Броды» готовятся к экранизации, но Старобинец, начинавшая как сценарист в обоих проектах, больше в них не участвует. Редактор «Холода» Максим Заговора поговорил с ней о том, почему кинопродюсеры боятся детских книжек и фантастики, об эмиграции в Грузию, «русофобии» и о том, как объяснить детям войну.

Вы больше не участвуете в экранизации ваших книг. В фейсбуке вы написали так: «То, что сделают с “Лисьими бродами”, и то, что сделают со “Зверским детективом”, — это акт самокастрации и самоцензуры, не имеющий ко мне отношения». Что произошло?

— Во-первых, это две разные истории. Все, что касается «Лисьих бродов», я вообще не могу никак комментировать, потому что у меня чудовищный NDA (соглашение о неразглашении. — Прим. «Холода»), и если я начну говорить, то потеряю все, что у меня есть, и душу в придачу. Но в общих чертах: права на экранизацию изначально были не у меня, мы с моим покойным мужем и соавтором Сашей Гарросом давно написали сценарий для сериала на 20 эпизодов, который был куплен одной компанией, но так и не был снят, потому что это совпало с «крымнашем», кризисом 2014 года и всем вот этим. Я написала на основе этой идеи роман, нашелся инвестор, который захотел экранизировать эту историю, и мне было предоставлено «право первой ночи» на написание сценария. Однако затем меня попросили внести в историю правки такого масштаба, что они, на мой взгляд, разрушат ее до основания. Я не стала их вносить. Уверена, что их с удовольствием внесет кто-то другой, — и через пару лет зрители, скорее всего, увидят обескровленную и обессмысленную историю про волшебных лисичек, без всяких отсылок к истории страны, КГБ и так далее.

А со «Зверским детективом» что случилось? Это же вообще детская серия.

— Что случилось со «Зверским детективом», я тоже не могу разглашать, но, надо сказать, тут мне и разглашать-то в сущности нечего: я не получила внятного объяснения, почему вдруг перестала быть автором сценария. Единственное, что я пока могу сказать: это было не мое решение. В общем, по этому поводу возможны разные гипотезы и догадки. Точно так же, как возможны разные версии, объясняющие, допустим, недавнее требование директора ярмарки Non/fiction снять мою книжку со стенда издательства. Может быть, это что-то личное. А может быть, и что-то общественное.

Я просто не понимаю, чем и кому могут не угодить детские истории про зверей?

— Ну, допустим, вторая книга «Зверского детектива» — это история про то, как в селе Охотки куры невероятно гордятся своим курятником, поют ему гимны, радуются, что ими управляет Нина Пална, у которой «сильная рука», а в сильной руке топор. Это прямая ассоциация с современной Россией, и она вполне может являться проблемой.

Я писала вторую книгу «Зверского цикла» безусловно по принципу Чуковского и его «таракана-тараканища» (стихотворение «Тараканище» — это аллегорическая картина политической диктатуры в СССР. — Прим. «Холода») — конечно, это аллегорические отсылки к современной России. Но доказательств, что мое отстранение от кинопроцесса связано с этими отсылками, у меня нет: никто мне этого не говорил.

Вы этот «принцип Чуковского» используете из творческих соображений или из соображений безопасности? У вас нет желания писать о России прямо?

— Прямо я пишу в соцсетях — не то чтобы я чего-то особенно боялась. А что касается «Зверского детектива», то тут у меня изначально была амбиция написать детектив для детей. Но написать детектив для детей, действие которого разворачивалось бы в обычном, человеческом российском городе, я не в состоянии, потому что, например, абсолютно хороший следователь — это недостоверно. Если бы я писала честно, получилась бы социальная чернуха для взрослых с полицейским, который кого-то крышует, кого-то пытает, но точно не стремится во что бы то ни стало раскрыть преступление и только этим и живет.

Детектив, особенно детский, предполагает наличие очень стабильного мира с очень четкими законами и четким пониманием того, что есть добро, а что зло, поэтому я решила перенести действие в фантазийное пространство: вот лес, вот звери, и этим зверям я навязала очевидные нравственные законы. У меня не было амбиций писать сатиру и делать политическое высказывание, первую историю я написала безотносительно российских реалий. Но когда я начала писать вторую книгу, уже произошла аннексия Крыма, и риторика, окружавшая меня, настолько изменилась, что сама полезла в эту книжку. Я это не планировала, но я и не считаю правильным этому сопротивляться. Если реальность так сгущается, что просится в своем измененном, «зверском» виде в историю, я обычно ее пускаю. Нина Пална с ее топором в сильной руке была чрезвычайно актуальна в 2014-м, невозможно было удержаться, поэтому она там и оказалась.

Точно так же с шестой книгой серии — про «зверскую» эпидемию в дальнем лесу: понятно, что ковид на этот сюжет повлиял. А седьмая будет про «большую охоту» — понятно, что это война.

Интересно, что вы все-таки выбрали для себя два жанра, которые исторически в России и особенно Советском Союзе использовались для завуалированного политического высказывания: фантастика и детская литература. Вы пользовались ими как защитой от цензуры?

— До нынешнего времени — нет, не пользовалась. Про принцип «Зверского детектива» я уже сказала — там другая история. Сделать ее более реальной не то что небезопасно, а просто невозможно. Там барсуки, понимаете. Среди них не могут появиться ни Песков, ни Путин.

Но сейчас я пишу книгу, которая совершенно точно не сможет быть издана на русском языке. Я пишу фантастическую историю для тех, кого называют young adults, — условно говоря 16 лет и старше. Эта книга устроена по принципу «Хроник Нарнии» или «Лабиринта Фавна» Гильермо дель Торо: то есть да — с фантастическими моментами, но на фоне реальной войны. Это не попытка спрятаться за аллегорию, война у меня там вполне конкретная. Я просто никогда не писала сурового реализма, я люблю фантастические допущения и люблю говорить через них о реальности. Это мой способ общения с читателями.

Сталкивались ли вы когда-нибудь с прямой цензурой? Как писатель или как журналист?

— Я давно уже не журналист именно потому, что не хотела с ней столкнуться. Я не сталкивалась с ней, даже работая в журнале «Эксперт». Работая в «Русском репортере», я начала сталкиваться с цензурой и именно поэтому ушла и переключилась на сценарии и литературу.

Литература долгое время была самой свободной сферой самовыражения. Когда уже всюду пришли: и в журналистику, и в кино, и в театр, литература все еще была полностью избавлена от любой цензуры. Можно было написать все, что угодно, книжки никого не волновали, потому что в книжках были самые маленькие деньги и их читала самая маленькая аудитория. Но вот сейчас наконец-то цензура пришла в литературу тоже, и я, как уже сказала, пишу книгу, понимая, что она точно не выйдет в России. Никто уже даже не притворяется, что она может быть издана. А те мои книги, которые уже изданы, висят на соплях. Вот признают меня иноагентом, и «Зверский детектив» придется заворачивать в непрозрачную бумагу и ставить на него «18+», а детская книга про зайцев и бобров с маркером 18+ — это абсурд.

Когда вы уехали из России?

— В марте.

Я внимательно читаю все, что вы пишете эти девять месяцев. У меня сложилось впечатление, что этот отъезд для вас — не освобождение, а поражение.

— А кто-то счастлив, что уехал?

Я не про счастье, а скорее про оценку своего решения. Для многих это освобождение, для других — возможность вести борьбу, многих отъезд утешил.

— Я не жалею, что уехала, у меня нет сомнений, что это решение было правильным, но, естественно, это поражение. Если бы я была более смелым человеком, человеком, готовым на жертвы, я бы осталась, боролась и сидела бы в тюрьме, как это делают те люди, которых я глубоко уважаю. Я испугалась, я именно сбежала — что тут может быть утешительным? У меня есть оправдание: дети, собачка, я single parent — все понятно, эти оправдания есть, но они не отменяют того, что я могла бы… В общем, можно спасать свою шкуру, а можно приносить себя в жертву. Я выбрала первый вариант.

Но, уезжая, вы написали: «Возможно, так я буду полезней для свержения режима, чем в тюрьме или с заткнутым ртом».

— Это был эмоциональный пост. И отъезд тоже был спонтанным и эмоциональным. Я должна была ехать на Шри-Ланку с биологической экспедицией, наблюдать за жизнью зверей, мне это было нужно для «Зверского детектива» — все это было оплачено за полгода. И я просто не вернулась из этой поездки. Меня никто не преследовал, но было понимание, что если я вернусь в Россию, то из соображений самоуважения я буду говорить то, за что рано или поздно пострадаю. То есть у меня было три варианта: вернуться и сидеть молча; вернуться, говорить и сесть за это; не возвращаться. Я выбрала третий вариант, но, конечно, это поражение. Я что, планировала строить новую жизнь в Тбилиси? Нет, конечно, даже в страшном сне. Зато я могу говорить.

За последнее время вы написали два резонансных поста с огромным количеством комментариев про отношения с местными жителями других стран. Первый про то, как вы выступали в Чехии и аудитория спросила вас за все российское государство, второй — про Fuck Russians на грузинских стенах. Я без иронии спрашиваю: вы чувствуете «русофобию»?

— Это два разных поста. Пост про выступление в Чехии неожиданно оскорбил оставшихся. Оказывается, есть конфликт уехавших с оставшимися, который потряс меня совершенно, — чего я не ожидала, так этого. Оставшиеся с антивоенными взглядами испытывают чудовищную обиду на уехавших. Мы оказались по разные стороны морально-этических баррикад, и со мной поссорились многие если не друзья, то очень хорошие знакомые. Потому что они чувствуют себя преданными и брошенными. Как будто бы я уехала в легкую и беспечную новую жизнь, а это неправда.

Что касается поста про Fuck Russians и так называемых русофобских настроений, не то чтобы моя жизнь в Тбилиси была полна этого конфликта, но в острых ситуациях он мгновенно всплывает. Моя принадлежность даже не к этнической группе, потому что этнически-то я не русская, а к определенной группе по месту рождения — она проблемна. Эта группа раньше якобы обладала властью и считается агрессивной, а мы, уехавшие, почему-то несем за нее ответственность. Но ведь те русские, которые захватили и оккупировали Грузию, — это не те русские, которые сейчас в нее переехали. А отчитываемся за это мы. Я готова за что-то иногда отчитаться, но я живой человек и иногда устаю. У меня и так разрушена вся жизнь, и она разрушена теми же людьми, которые оккупировали Грузию. Мне довольно сложно, потеряв все, что у меня было, нести ответственность за действия людей, из-за которых я все и потеряла.

Эти надписи Fuck Russians на стенах вас обижают?

Обидеть, мне кажется, может только близкий человек. Но да, мне каждый раз, каждый день неприятно, когда я вижу на стене No russians are welcome, good or bad. Когда хозяин квартиры, которую я снимаю, вламывается в нее в любое время и говорит: «Тут вам не Россия, тут Грузия, и я тут хозяин, не нравится — уезжайте домой», — мне неприятно, да.

А какая реакция местного населения кажется вам правильной, чего бы вам хотелось?

Мне хотелось бы, чтобы меня не делали частью какой-то непонятной этнической массы. Хотелось бы отношения, которое основывается на том, кто я такая, на моих поступках. Чтобы группа Russians дробилась на более мелкие группы, если уж так важно меня с кем-то объединить. Russians — слишком большая штука, и мне не кажется, что моя личность может быть объяснена через эту категорию.

Вы сказали, что обидеть может только близкий. Но под этими постами к вам приходят, видимо, близкие люди, которые с вами на «ты», и они пишут: скажи спасибо, что вообще принимают.

— Нет, «скажи спасибо» обычно пишут малознакомые люди, если они со мной на «ты» — это их проблемы. Это какие-то прекраснодушные люди, как правило, живущие за границей, и вот они мне рекомендуют сказать «спасибо». Я не очень понимаю, честно говоря, за что. Спасибо можно сказать за что-то, что тебе дают бесплатно. Я не понимаю, почему я должна испытывать благодарность за то, что я покупаю втридорога. Не то чтобы в Грузии мне кто-то что-то дал просто так. Для меня подняли кварплату в четыре раза, аренда в Грузии сейчас дороже, чем в Испании, — я эти деньги плачу и не претендую ни на что бесплатное. Я в некотором смысле способствую экономическому процветанию Грузии и точно ничем ей не врежу. В чем благодеяние, уточните, пожалуйста?

Я понимаю исторические предпосылки, но мне сложно понять людей, которые здесь и сейчас, живые люди, смотрят на меня, тоже живую, и говорят мне про мою ответственность за то, против чего я всегда выступала. Всегда ждешь от конкретного человека конкретного человеческого отношения. Но это нюансы. В целом понятно, что человеку, который жил в сердце империи, не надо ехать на территории, которые обрели независимость на ее руинах. Лучше ехать дальше — туда, где нет травмы империи. Понятно, что в Грузии эта травма есть.

При том, что, вообще-то, у меня есть связь с Грузией. Саша Гаррос, мой муж, — наполовину грузин. Соответственно, наши дети — на четверть грузины. У них тут есть родственники. Это было одним из аргументов, почему мы сюда поехали. Но это не помогает ни мне, ни моим детям. Мой сын, которому семь лет, в Москве занимался дзюдо, а здесь пошел на джиу-джитсу. В группе по джиу-джитсу есть и грузинские дети, и украинские, и русские. И Лева очень страдал оттого, что его обижали грузинские и украинские дети, на прекрасном русском языке объяснявшие ему, что он из России, поэтому любит Путина. А он на своем детском языке не смог им объяснить, что мы потому и уехали из России, что не любим Путина. Они говорили: «Уезжай к своему Путину, зачем ты приехал сюда?».

Наверное надо двигаться куда-то подальше, но совершенно нет сил. Все мои силы ушли на то, чтобы переместиться из Москвы в Тбилиси.

Как вы объясняете детям войну, эмиграцию, Путина?

— Моей старшей дочери 18 лет — она уже взрослая и все понимает. Конечно, с ней тоже пришлось разговаривать, но на другие темы: очень много сил ушло на то, чтобы аргументировать необходимость жизни вне России. С младшим попроще: я все еще принимаю за него решения, поэтому нет опасности, что он где-то будет один, не поедет со мной. Хотя он тут недавно пытался строить космический корабль, чтобы через космос попасть в Россию.

Но все равно надо постоянно объяснять: почему мы здесь, почему уехали, почему у него нет его прекрасных друзей рядом, почему он теперь должен дружить с новыми детьми, которые говорят, что он любит Путина. К сожалению, никаких открытий я тут не сделала. Я просто с ним разговариваю по-честному, используя понятные слова. То есть я говорю как есть, просто не использую непонятных терминов, а если я вынуждена их использовать, то объясняю значение. Например, недавно я объяснила семилетнему сыну, что такое ресентимент.

Беда в том, что ребенок не может принять неизбежность ситуации. Теперь Лева бесконечно ищет способы свергнуть неправильный режим, воцарившийся в России, и таким образом вернуться домой. Почти каждый день он мне предлагает варианты, как нам свергнуть Путина.

Есть рабочие?

— У него есть друг, который остался в России: у мамы просто нет возможности переехать. Так вот, они с этим другом решили построить андроида, который будет выглядеть как Путин. Дальше по плану они помещают его на Красной площади и начинают в него стрелять. Тогда охрана настоящего Путина пугается, что Путин в опасности, бежит защищать этого андроида, соответственно, оставляет настоящего Путина без защиты. И вот тогда-то Лева с другом его хватают и отправляют на космическом корабле в стратосферу. Добрые мальчики даже готовы собрать ему какое-то количество еды и напитков, чтобы он еще немножко там полетал.

Еще есть один вариант с суперсильной лазерной указкой, которую я должна заказать в какой-то доставке, он уже выбрал, какая именно нужна, и прислал ссылку. Так вот, когда она приедет, он рассчитает траекторию, как ему из окна в Тбилиси направить лазерный луч, чтобы он отразился от окон напротив и, усилившись за счет отражения, попадет в Кремль и в глаза Путину — Путин ослепнет, перестанет быть президентом и будет лечиться. Это второе предложение. Но мне кажется с ракетой получше вариант, чтобы он все-таки в космос улетел.

Я, пожалуй, тоже за ракету.

— Ну вот, значит, на этом плане и остановимся.

Сообщение «Сын строит космический корабль, чтобы через космос попасть в Россию» появились сначала на Журнал «Холод».