Что он видел, где он был

Никита Цицаги родился в американском штате Нью-Джерси, вырос в Москве, а погиб под украинским Угледаром от удара дрона, пытаясь сделать репортаж из монастыря рядом с линией фронта. 29-летний Цицаги не был публичным человеком, и, когда он погиб, выяснилось, что «своим» его считали и журналисты независимых медиа, и прокремлевские военкоры в Донбассе: одни называли его талантливым антивоенным репортером, другие — смелым фронтовым другом. Несмотря на разгоревшиеся после смерти Цицаги ожесточенные споры, его биография и взгляды для многих остались загадкой. «Холод» попытался разобраться в истории Никиты Цицаги — участника антивоенного протеста, критика власти — и сотрудника подцензурного СМИ, который сочувствовал и даже помогал российским военным.

Никита Цицаги родился в 1995 году в штате Нью-Джерси в США в семье с грузинскими корнями. Как рассказывает мать Цицаги, 46-летняя Светлана, они с мужем хотели для сына лучшей жизни — и поэтому в 1995 году она полетела рожать в США, чтобы ребенок смог получить американское гражданство по праву рождения.

«Но он недолго там жил и американцем себя не чувствовал», — говорит девушка Цицаги, 28-летняя Вероника, попросившая «Холод» не указывать ее фамилию. 

Образование Цицаги получил уже в Москве. До 11 класса он учился в школе с углубленным изучением английского языка на Ленинском проспекте, а затем перевелся в другую школу, где была возможность окончить 11 класс экстерном.

Так в 16 Цицаги окончил школу, а спустя четыре года, в 20 лет, уже выпустился с философского факультета РГГУ. Некоторое время после этого он работал в Московском доме книги на Арбате и учился писать тексты на курсах в Московской школе новой литературы. «Он очень много читал с самого детства. У него все тома Джека Лондона были. Любил фантастику. Как свободная минутка, так он с книжечкой», — рассказывает Светлана Цицаги. В последнее время, по словам Вероники, Цицаги много читал Андрея Платонова — писателя, который среди прочего работал военным корреспондентом во время Великой Отечественной войны.

После выпуска из РГГУ Цицаги жил жизнью молодого московского интеллигента: играл в шашки в «Дежурной рюмочной» на Арбате, где в 2021 году познакомился и подружился с 20-летним студентом филфака МГУ Федором Отрощенко, который работал в книжном; с ним они обсуждали философию, культурную журналистику 1990-х и 2000-х, идеи для текстов, фотографию, ездили в рюмочную «Зюзино», недалеко от которой жил Цицаги. Вместе они думали, какие проекты можно запустить в Москве, рассказывает Отрощенко: «Что-то [связанное] с фотографией, экскурсии по станциям метро, что-то околомемориальное (имеется в виду правозащитная организация “Мемориал”, исследующая историю политических репрессий. — Прим. “Холода”)».

В феврале 2017 года 21-летний Никита Цицаги, которого друзья характеризуют как «романтическую натуру», завел паблик во «ВКонтакте». Он выкладывал туда свои и чужие стихи, цитаты, публиковал там снятые им атмосферные фотографии: пейзажи, животных, участников исторической реконструкции времен Первой мировой, своих знакомых, пассажиров метро и электричек. Это увлечение затем вылилось в желание рассказывать через фоторепортажи человеческие истории, а потом и писать тексты, говорит подруга Цицаги, 25-летняя Анастасия. В одном из первых своих текстов, выложенном в паблике, Цицаги рассказывал о похоронах своей бабушки, которая росла во время войны в захваченном немцами селе, а перед смертью страдала деменцией.

Затем Цицаги начал публиковаться со своими историями в СМИ: от малоизвестных изданий до Colta. Он снимал и писал о разном: о боях волкодавов в России, черных копателях, о незрячем подростке, который занимается дзюдо, о девушке, которая попала в рабство под Воронежем.

В 2020 году после обострения конфликта в Нагорном Карабахе Цицаги ездил в Армению. Свои репортажи — о беженцах в Ереване и реакции армян на соглашение, предусматривающее вывод войск Армении из Нагорного Карабаха, — Цицаги публиковал в журнале «Военное обозрение». Сотрудничеством он остался недоволен. «Ватный редактор в некоторых местах изменил текст, чтобы он звучал лучше для азербайджанцев», — писал Цицаги в своем паблике.

Как говорит друг Цицаги Федор Отрощенко, Цицаги очень нравился отец гонзо-журналистики, американский репортер Хантер Томпсон. Сам он в любой момент готов был сорваться и уехать в командировку ради интересной истории. «Он вообще такой был отчаянный, все детство чего он только ни ломал себе, такой живчик был. Если ездил к родным в Грузию, уходил на несколько дней в поход туда, где туристы особо и не ходят», — говорит Светлана Цицаги. По словам знакомых, Цицаги любил экстрим, скорость, пострелять в тире, при этом был человеком очень спокойным, скромным и неконфликтным.

У Цицаги не было журналистского образования или опыта обучения в одном издании, поэтому журналистике он учился самостоятельно, получая навыки на практике и делая собственные выводы о том, как нужно работать. По словам редактора Анастасии Лотаревой, весной 2023 года Цицаги был слушателем на ее онлайн-курсе в «Свободном университете» — организации, которая признана в России «нежелательной» (за участие в ее деятельности можно получить срок до четырех лет). «Вычитывала несколько его текстов. Он был смелый, умный и хороший журналист», — написала она.

В конце 2021 года 26-летнему Цицаги предложили работу в штате — корреспондентом в издании News.ru. Вероника рассказывает, что Никита на первых порах не всегда получал за свои фотографии и тексты деньги, поэтому подвернувшуюся вакансию он воспринимал как «оплот» — работу, которая позволит ему делать то, что ему важно, не переживая о заработке. News.ru в тот момент выглядело как «небольшое нейтральное издание», где можно делать что-то интересное, уточняет она. 

Редактор отдела «Экономика» News.ru Владимир Хейфец вспоминал, что на планерках Цицаги предлагал темы, связанные с проблемами обычных людей. Другой коллега по News.ru, попросивший не указывать его имя, в разговоре с «Холодом» охарактеризовал Цицаги так: «Он явно был человеком, для которого журналистика — это миссия, а не работа. Таких меньшинство, и их всегда видно».

Начало полномасштабного вторжения России в Украину Цицаги встретил в Москве. Война его ошеломила. Вечером 24 февраля 2022 года он вышел на антивоенный митинг на Пушкинской площади — Вероника вспоминает, что ради этого он отказался в тот день от встречи с ней. «Ему важно было быть вместе с людьми, которым не все равно», — говорит она. Позже в своем инстаграме Цицаги напишет, что у него «дыра в сердце размером с Россию».

Имея и российское, и американское гражданство, а также родственников в Грузии, Цицаги в любой момент мог эмигрировать. 5 марта 2022 года он написал своему другу Федору Отрощенко, который к тому моменту уже уехал в Грузию: «Сперва нужно закончить дела, а потом — кто знает».

Но уже 9 марта «Радио Свобода», признанное в России «иноагентом», а позже и «нежелательной» организацией, выпустило материал Цицаги про молодых россиян, которые незадолго до российского вторжения подписали контракт с армией и оказались в украинском плену. Публикуя ссылку на свой текст, Цицаги подчеркнул, что «сайт издания заблокирован, как и все СМИ». Он написал, что существование россиян из его материала «отрицают власти, называют их фейком, но они реально есть».

Из России он так и не уехал.

Никита Цицаги. Фото: архив его девушки Вероники

После публикации на «Свободе» у Цицаги возникло желание написать подробнее про одного из пленных россиян, 20-летнего Дмитрия Науменко — «молодого лопоухого парня», который на видео просил маму забрать его из плена.

Чтобы рассказать его историю, Цицаги поехал в маленький поселок в Волгоградской области, откуда Науменко был родом. В апреле стало известно, что Науменко вернулся из плена домой, и Цицаги предложил текст про него «Холоду» (редактор того текста Цицаги не принимал участия в работе над нынешним материалом). Он описывал, чем живет поселок, в котором практически невозможно найти достойную работу, как семья вынудила Науменко из-за этого подписать контракт — и что его односельчане поверили в то, что срочников отправляют на войну, только когда увидели в списках погибших знакомые фамилии.

В Волгограде у Цицаги и появилась идея поехать на войну. Как вспоминает Федор Отрощенко, во время работы над историей Науменко, оказавшись в глубинке, Цицаги понял, что он сам может добраться на войну тем же маршрутом, что и срочники: через Волгоград в сторону захваченного Россией Донецка.

«Я уже понимал, что должен находиться там, должен доехать до Мариуполя, увидеть, что там происходит, и рассказать об этом, задокументировать», — рассказывал Цицаги в интервью, которое он дал Отрощенко для его издания «Демагог» в 2023 году (Отрощенко поделился с «Холодом» полной расшифровкой того разговора). Так он и поступил.

То, что не удалось опубликовать на News.ru, Цицаги отправил в независимое издание «Дискурс» как «Донбасский дневник» безымянного репортера, а фотографии опубликовал в своем паблике.

«Думаю, он хотел свободно и без цензуры говорить о том, что видел своими глазами — какие люди ему встречались, через что им пришлось пройти, — рассказала “Холоду” редактор “Дискурса”, попросившая об анонимности. — Думаю, ему хотелось быть ретранслятором — просто передавать прямую речь людей, которые встречались ему в окопах, в подвалах, в разбомбленных дворах. Такие живые зарисовки позволяли читателю самому сформировать точку зрения без оглядки на позицию автора».

Знакомые Цицаги говорят, что до 2022 года он мало интересовался конфликтом с Украиной, но затем все изменилось: ему хотелось освещать главное, что происходит с Россией, и этой темой оказалась война. Редакция News.ru хоть и не посылала его сама в Донбасс, но его инициативе была рада, говорил Цицаги. По мнению редактора News.ru Владимира Хейфеца, и в Донбасс, и в Белгород Цицаги ездил в первую очередь из-за сочувствия к мирным гражданам, которые переживают «все сегодняшние ужасы».

На вопрос, почему Цицаги поехал на войну, другой его коллега по News.ru отвечает: «Там творится история — хорошая или плохая, не так важно. Понятно, что это сфера притяжения для множества журналистов, вне зависимости от взглядов. У нас очень многие туда хотели и хотят попасть. Людей приходится сдерживать в первую очередь из опасения за их жизнь».

«Он сказал: я понимаю, что ДНР сейчас — самая главная точка в мире, я не могу сидеть в Москве», — говорит Анастасия, подруга Цицаги. По ее словам, «человеческое горе, с которым он там столкнулся, затмило абсолютно все» — и укрепило его антивоенную позицию: «Он не понимал, зачем это все нужно… Никита был, скорее, за то, чтобы просто быстрее наступил мир».

При этом Цицаги критиковал мнение о том, что все россияне виноваты в войне: «Я бы вообще про коллективную ответственность оставил население в покое. Было бы более продуктивно размышлять о коллективной ответственности людей из правительства. Я пока вижу, что [они как раз] остаются максимально вне зоны ответственности. В их дома ничего не прилетает, их сыновья нигде не находятся, их жены ничего не переживают, их кошелек не становится уже».

В июле 2023 года Цицаги получил журналистскую премию «Редколлегия» за текст «Все горит и ничего нету». (Дисклеймер: главный редактор «Холода» Таисия Бекбулатова являлась членом жюри премии «Редколлегия» с ноября 2023 по август 2024 года, когда вышла из него по собственному желанию.) Этот репортаж из города Шебекино, который тем летом регулярно подвергался обстрелам ВСУ, Цицаги опубликовал в независимом издании «Новая вкладка». Работая в подцензурном News.ru и оставаясь в России, он, тем не менее, публиковал свои материалы в изданиях, которые эту цензуру не соблюдали.

Весной 2022 года, когда у итало-швейцарского репортера канала LA7 Луки Штайнманна, по его словам, отозвали разрешение на работу, Цицаги, рискуя сам, помог ему поехать на оккупированные территории. Штайнманн описывал, что после конфликта с местным полковником и отзыва разрешения работал тайно, «что могло иметь очень серьезные последствия» как для него, так и для тех, кто ему помогает. По словам Штайнманна, Цицаги не боялся ездить в самые опасные места, чтобы найти «глубокие истории, с помощью которых он мог бы объяснить всю сложность этой войны», и помогал это делать другим.

Штайнманн рассказал, что Цицаги предложил ему вместе поехать в Мариуполь и попробовать попасть на «Азовсталь». «Пробравшись через завалы, мы оказались на участках, контролируемых украинцами, и начали их фотографировать. Через несколько минут мы наткнулись на группу российских солдат, сопровождавших двух корреспондентов ТАСС. Им обещали, что они быстрее всех окажутся на передовых позициях. Во главе их шел тот полковничий прихвостень, с которым я поссорился, — вспоминал Штайнманн. — Помню его ошеломленное и разъяренное лицо, когда он увидел нас, особенно, когда он понял, что я, иностранец, без разрешения на печать и ненавидимый начальством, добрался до линии фронта раньше их официальных корреспондентов». 

«Прихвостень» отчитал Цицаги и сказал, что сообщит об инциденте начальству. Но, как пишет Штайнманн, последствий не было, и оба они сделали репортажи. Цицаги тогда написал текст «Люди хотели выбраться из ада», описав возникшую в Мариуполе гуманитарную катастрофу.

Своей знакомой Нино Мессерер Цицаги потом с восторгом рассказывал о работе итальянских журналистов, у которых есть возможность работать, оставаясь объективными. «Он тогда был под большим впечатлением, — вспоминает она. — Говорил, что в России не хватает того, что делает это издание, — как раз нейтралитета. Все в России занимают левую или правую позицию».

Никита Цицаги во время командировки в Мариуполь. Фото: Gabriele Micalizzi

Съездив на войну один раз, Цицаги уже не мог остановиться. Всего, по подсчетам «Холода», с начала вторжения он провел на войне больше года. По воспоминаниям Анастасии, Цицаги говорил, что ему легче быть «там, где происходит жизнь», — даже если эта жизнь «на очень тонкой грани со смертью».

«Человек, чтобы работать в Донецке, снимал квартиру в очень опасном районе города, куда я лично просто ходить боялся, — рассказал “Холоду” корреспондент “Коммерсанта” Александр Черных. — Он когда туда заселился, прислал мне фотографию и говорит: “Прикинь, у меня в комнате стекла заклеены скотчем”. А заклеены, потому что все стекла в дырках от осколков». Черных добавляет, что зимой ходил в тот район снимать рынок «Маяк» пешком, потому что таксисты отказывались туда ехать: «Сгоревшие торговые ряды со сгоревшими людьми. И там еще и вокруг все это бахало».

По словам Черных, позволить себе квартиру в более безопасном районе Цицаги не мог, потому что она стоила на 10 тысяч рублей в месяц дороже. Сам Цицаги в марте описывал в своем инстаграме, как говорил по телефону рядом с подъездом и на соседнюю улицу прилетел «Град». Горячий осколок снаряда упал прямо у его ноги — он поднял его и обжег руку.

Матери он не говорил, что ездит на войну, — спустя некоторое время она догадалась об этом сама.

Обычно командировки Никиты Цицаги длились от нескольких недель до пары месяцев, — он даже купил скутер, чтобы легче было перемещаться на месте, — после чего он возвращался в Москву или уезжал в регионы России писать о мирной жизни.

В ноябре 2023 года текст Цицаги в «Новой вкладке» номинировали на премию «Профессия — журналист», которую несколько лет назад учредил бизнесмен и бывший политзаключенный Михаил Ходорковский. Это была статья «Работаем только на дихлофос» про нашествие мух в Челябинской области.

На вручение премии номинантам нужно было ехать в Берлин в феврале 2024 года. Цицаги поначалу хотел поехать в Германию и даже обсуждал со своей девушкой, могут ли они там встретиться (Вероника уехала из России в Израиль осенью 2022 года, у них были отношения на расстоянии). Но после того как руководство «Новой вкладки» проинформировало его о рисках, он передумал: присутствие на мероприятии с «иноагентами» и «нежелательными» организациями могло бы обернуться для него преследованием и невозможностью работать на фронте с российской стороны. «Он прямо очень рвался, для него было сложно принять, что он туда не поедет», — говорит директор «Новой вкладки» Михаил Данилович.

Отказавшись от идеи поехать в Берлин, Цицаги вновь отправился в Донецк. Вероника говорит, что ему было важно сохранить возможность жить и работать в России: «Он в принципе свою работу видел именно в России, он любил Россию. Он не любил власть, не любил преступность — это не про него. Он любил русских людей. Говорил, что хочет детей воспитывать в России на русском языке».

По ее словам, Цицаги хотел, чтобы она тоже вернулась. «Он говорил так: “Мне кажется, мы с тобой будем счастливы только в России. Что мы с тобой будем делать в другой стране? — рассказывает она. — Я не смогу полноценно заниматься своим делом. Журналисты, которые уехали, что-то пишут, но чувствуется, что они оторваны от действительности. Они могут какие-то критические вещи писать, но когда ты не здесь, не видишь все своими глазами, что ты можешь дать?”».

Вероника вернулась в Россию в июне — чтобы похоронить Никиту.

Никита Цицаги. Фото: архив его девушки Вероники

«Он никогда не был пропутинским, но и радикальным оппозиционером тоже не был», — говорит «Холоду» друг Цицаги Федор Отрощенко.

Цицаги хорошо представлял ситуацию со свободой слова в стране. «Часть этой информационной войны заключается в том, что нужно долбить те нарративы, которые удобны, контролировать спикеров, контролировать доступ к информации, — говорил он своему другу в 2023 году. — Генералы тоже освоили некоторую работу с прессой, научились делать медиаосвещение своих собственных подразделений».

Цицаги понимал, что News.ru — медиа с цензурой. «Его поэтому и не назовешь абсолютным либералом, потому что он все понимал, но продолжал существовать в этих условиях. Адаптировался к ним и пытался делать максимально честно все, что мог», — говорит его подруга Анастасия. По ее словам, Цицаги видел смысл своей работы в том, чтобы в существующих условиях передавать информацию с места событий наименее ангажированно. Она вспоминает, как однажды у них зашел разговор о работе «в очень подцензурных местах, типа Russia Today». «Он тогда сказал: “Нет, ну там я никогда не буду работать, это уже слишком, совесть не позволит”», — говорит она.

Заголовки первых материалов Цицаги из Донбасса на News.ru представляли собой трансляцию мнения тогдашнего замначальника народной милиции самопровозглашенной ДНР (так называется армия ДНР) Эдуарда Басурина: «Противник сопротивляется. Первый психологический надлом — это Мариуполь», «“Они подлежат смертной казни”: Басурин о бойцах нацбатальонов Украины», «Басурин: в ходе спецоперации на Украине произойдет психологический надлом».

При этом в дневнике для «Дискурса» он описывал Басурина так:

Знакомые Цицаги говорят, что ему порой приходилось «отвоевывать буквально строки» в материалах. Сам он рассказывал про один из споров с редактором: «Грубо говоря, человек говорит, что его дом разбомбили ракетами обеих армий: сначала одни, потом другие. И с редактором был спор из-за того, что он не мог из-за законодательства российского упоминать одну из этих армий. И приходилось как-то отстаивать, пытаться менять предложение, бороться за то, чтобы хотя бы в какой-то форме эта истина, которая была сообщена человеком, сохранилась».

В Донбассе Цицаги много общался и взаимодействовал с лояльными власти «военкорами», хотя и отделял себя от них. «Среди журналистов много кого встречаешь, — описывал он сообщество репортеров с российской стороны фронта. — Есть, конечно, пропагандисты, — таких большинство, и у них легче доступ: как правило, у них есть подвязки, согласования, они могут попасть куда угодно и работать. [Но] есть также много независимых молодых корреспондентов».

Цицаги не считал себя «военкором» и не любил этот термин, предпочитая называться просто репортером. «Я слушаю людей и пишу, документирую, записываю истории — вот моя работа», — говорил он. 25 февраля 2023 года он написал в своем паблике: «Документируем и сопереживаем, документируем и сопереживаем».

Своему другу Федору Отрощенко Цицаги говорил, что никогда не манипулировал фактами, но несколько раз балансировал на границе своей совести, чтобы продолжать работать. В качестве примера он приводил материал про военного блогера Владлена Татарского (Максима Фомина), который до того служил в армии самопровозглашенных ЛНР и ДНР, — некролог, в котором собраны воспоминания знакомых о нем. Цицаги плохо относился к Татарскому и его «коллегам по АПшной сетке», но взорвавшую его Трепову тоже осуждал. (В суде Трепова говорила, что не знала, что внутри бюста, который она подарила Татарскому, находится бомба).

За год, который он провел на войне, Цицаги написал десятки статей из зоны боевых действий и прифронтовых территорий. Он писал о работе волонтеров, врачей, об инвалидах этой войны и их протезировании, о добровольцах белгородской теробороны и мирных жителях, спасавшихся из-под обстрелов в Шебекино. 

Часто героями его статей становились профессиональные российские военные и мобилизованные: штурмовики, бригада которых «одной из первых заходила в Харьков», саперы, снайперы, добровольцы бригады «Пятнашка», пообещавшие друг другу, что не закончат войну, пока не смоют «кровь кровью». Эти публикации часто имели сочувственный тон и не предполагали критического взгляда на действия военных из-за подцензурности издания.

«Марьинка, штурмовики». Фото: Никита Цицаги

Освещая истории людей в Донбассе, сам Цицаги, участник антивоенного протеста и человек в целом оппозиционных взглядов, обнаружил себя в ситуации, когда стал проникаться к своим героям симпатией — причем не только к мирным людям, но и к российским военным и их сторонникам.

Как рассказывает «Холоду» один из героев его материалов — шахтер, мобилизованный на войну, — Цицаги «больше интересовали судьбы людей, чем военные дела»: «Какого-то политического пристрастия я у него не наблюдал. Он просто описывал, как оно есть. Я сейчас о нем думаю, и первое, что приходит на ум, — это что-то мягкое, сочувствие к людям».

Летом 2023 года Цицаги опубликовал материал о том, как у многодетной матери Ольги Дзюбенко трое из пяти детей отправились на войну. Двое из них погибли, и Дзюбенко обращалась к президенту и Минобороны с просьбой забрать оставшегося в живых младшего сына из зоны военных действий. Спустя несколько дней после публикации сына Дзюбенко перевели в Нижегородскую область. Z-военкор Екатерина Лымаренко писала, что это произошло благодаря тексту Цицаги.

Как рассказывает Черных, Цицаги совмещал репортерские поездки с попыткой помочь людям, которых он встречал: «Вот вы говорите про объективность, а он возил [в Мариуполь] продукты, помогал вывозить оттуда людей, животных». «Сегодня смогли привезти с коллегой гуманитарку в город и вывезти оттуда кошку, женщину, девушку и дочку. Их мужья не спаслись», — писал в соцсетях Цицаги 2 апреля 2022 года во время поездки в Мариуполь.

Цицаги понимал, что у него не получается отстраниться от своих героев. «Я до сих пор не научился дистанцироваться, — признавал он. — Не знаю, можно ли этому научиться. Когда я возвращаюсь в Москву, я дистанцируюсь. А когда я нахожусь там, наоборот, открываюсь. Ты пропускаешь через себя и воспринимаешь все, что ты видишь, и всех, с кем ты говоришь».

У него не было ответа на вопрос, как справиться с этой проблемой: «Да как дистанцироваться? Как можно дистанцироваться, когда ты встречаешь на блокпосту женщину, которая с сыновьями, с ранами пытается выехать из города, и она там встает с обожженными одеждами, петляет, задает тебе вопросы, кричит на тебя?»

Во многих поездках Цицаги был вместе с провластными блогерами, говорит Нино Мессерер, и у них неизбежно возникали «человеческие отношения», даже если он не разделял их взгляды. «Там как-то сближаешься быстрее», — признавал и сам Цицаги. Например, вместе с Z-поэтессой Анной Долгаревой он эвакуировал из Мариуполя пожилую женщину, которую по видео нашла ее дочь, живущая неподалеку от Донецка: женщина рассказывала, что ее дом сгорел и она едва добралась до роддома, где ее и нашли. «Когда мы забирали бабушку, она цеплялась за воду, туалетную бумагу, хлеб. Не верила, что все это есть в другом месте», — писал в соцсетях Цицаги.

«Журналисты [на фронте] так или иначе становятся гуманитарщиками в какой-то момент, мало кто остается на дистанции с героями», — рассказывает знакомая с Цицаги журналистка, тоже работающая в Донбассе.

«Я думаю, что возить гуманитарку и вывозить бабушек из Мариуполя — не работа журналистов, их работа — непредвзято освещать войну, — говорит журналист и член совета премии “Редколлегия” Дмитрий Колезев. — Для помощи бабушкам нужны волонтеры и активисты».

В ноябре 2023 года Цицаги выпустил репортаж о проекте «Сети для СВОих», который производит маскировочные сети для российских военных. По словам его руководительницы Светланы Новожиловой, ее удивило отношение Цицаги к героям его материалов. «Он приходил к нам, искал “леших” (маскировочные костюмы. — Прим. «Холода») для разведчиков-снайперов под Марьинкой, просил пончо [с защитой] от тепловизора, — рассказывает Новожилова. — Парня одного как раз ранили, и после ранения он должен был дальше ехать. Он для него брал эти костюмы, эти пончо. Так у него глаза горели, он так хотел укрыть тех парней, кого он знал». Новожилова говорит, что «журналистов, которые приходили [до этого], условно НТВ, все это не очень беспокоило, а здесь у человека болело сердце».

Передача средств защиты военным одной стороны во многих редакциях будет расценена как нарушение этических норм, предписывающих журналистам придерживаться принципов независимости и непредвзятости. Однако это не меняло статуса Цицаги как некомбатанта (лица, не принимающего участия в боевых действиях) с точки зрения международных норм, говорит профессор-исследователь национального университета имени Коменского в Братиславе, автор учебника по международным стандартам регулирования СМИ Андрей Рихтер, ранее преподававший в МГУ. «Такого рода поддержка не расценивается международным гуманитарным правом как утрата журналистом статуса гражданского лица», — объясняет он. По словам Рихтера, иная ситуация была бы в случае, если бы Цицаги «вступил в состав вооруженных сил или носил оружие», но этого он не делал.

«Люди, которые работают в экстремальных условиях на фронте, по-другому формируют связи с героями, — говорит Павел Каныгин, основатель канала “Продолжение следует”, бывший военкор “Новой газеты”, освещавший войну в Донбассе в 2014 году и сейчас находящийся в эмиграции. — Конечно, ты проникаешься сочувствием к тем, кто находится рядом с тобой: неважно, это человек с оружием или без оружия, мирный или военный. Совсем все по-другому происходит. Обычные критерии здесь неприменимы». При этом Каныгин подчеркивает, что сам помогать военным не стал бы. «Для меня это уже равносильно участию в боевых действиях. Одно дело — помогать раненому (хотя это задача медиков), другое дело — обеспечивать военных экипировкой и амуницией, — рассуждает он. — При этом я понимаю, что, возможно, кто-то считает иначе и даже объясняет свою помощь человеческим порывом, на деле же это — поддержка войны».

Последним материалом, опубликованным еще при жизни Цицаги, стал фоторепортаж о военнослужащих ВСУ, оказавшихся в российском плену, «в спецтюрьмах строгого режима в зоне СВО». 15 июня Цицаги написала мать одного из украинцев, которого он запечатлел на фото. Цицаги, как рассказали «Холоду» несколько его близких, хотел ей помочь связаться с сыном, но не успел.

Один из последних репортажей Цицаги был о военнослужащих ВСУ, оказавшихся в российском плену, «в спецтюрьмах строгого режима в зоне СВО». Фото: Никита Цицаги

Как говорят «Холоду» знакомые Цицаги, в последнее время ездить в Донбасс его отговаривали даже в самом News.ru. У редакции не было необходимости отправлять его в места боевых действий — в издании хотели, чтобы он работал внутри России. Однако Цицаги, по воспоминаниям Вероники, был настроен ультимативно и готов был уволиться, если его лишат возможности ездить на войну.

«В последнее время он специально даже сменил должность, чтобы у него был график удаленной работы 3/3, и он мог спокойно работать из дома, делать новостные истории, монтажом заниматься, — рассказывает Вероника. — Он это сделал, чтобы у него было три свободных дня и он мог работать [в поле] так, как он хотел».

Как вспоминает корреспондент газеты «Коммерсант» Александр Черных, в ночь на 15 июня 2024 года Никита Цицаги был у него в гостях на съемной квартире в Донецке. Они оба работали на фронте с начала полномасштабного вторжения и в последний год часто переписывались. Черных говорит, что его впечатляла смелость Цицаги, доходившая до безрассудства.

Помимо Цицаги, в гостях у Черных были также корреспонденты РИА «Новости» и «Ленты.ру», с которыми он его и познакомил. «Они его так, с дружеской подъебкой, спросили: мол, а ты вообще за кого — за красных или за белых? — вспоминает Черных. — Он засмеялся и сказал: “Я за журналистику”». 

Эта командировка была у Цицаги самой затяжной — он находился в зоне боевых действий уже четыре месяца. В тот вечер он рассказал собравшимся о своих ближайших планах: на следующий день он собирался поехать в Николо-Васильевский монастырь под Угледаром, на линии фронта — в нем он был больше года назад и теперь хотел вернуться. «Село оторвано от мира, оставшиеся люди прячутся в покромсанном убежище монастыря. На днях горели кельи. Когда мы спустились вниз, монахини пели псалмы под треск горящих свечек и звуки бухов», — описывал он происходящее.

Путь к этому монастырю корреспонденты называют «дорогой смерти», так как он «пробивается» украинскими дронами. Именно поэтому все присутствующие стали отговаривать Цицаги от поездки. «Все ему говорили, что есть очень большой шанс до него не доехать, ни один репортаж не стоит того», — говорит Черных.

Похоже, единственной, кто не отговаривал Цицаги от опасной вылазки, была его знакомая Екатерина Лымаренко из проекта WarGonzo — провоенного телеграм-канала, открытого пропагандистом Семеном Пеговым. Именно с Лымаренко Цицаги ездил туда в прошлый раз. Сама она в этот раз с ним не поехала, но, по ее словам, помогала ему организовать поездку. «Никольский монастырь — самая сильная тема на Донбассе», — писала она в своем телеграм-канале. 

Светлана Новожилова из проекта «Сети для СВОих», которая знала о планах Цицаги, рассказала «Холоду», что он «очень туда рвался»: «Он сам хотел пожить в этом монастыре. Там ведь полностью территория контролируется FPV-дронами противника, там постоянно взрывы (украинская сторона не раз обвиняла в обстрелах монастыря российские войска. — Прим. “Холода”). Монахи живут где-то там в подвалах. Их несколько раз пытались вывезти оттуда, но они убегали, возвращались назад в монастырь». «Он очень ждал этой поездки», — подтверждает девушка Цицаги Вероника.

Свято-Успенский Николо-Васильевский монастырь. Фото: страница монастыря во «ВКонтакте»

У Цицаги уже были рискованные для жизни вылазки. 5 июня 2023 года вместе с военкором «Комсомольской правды» Григорием Кубатьяном он попал под минометный обстрел, когда они вместе ездили на машине делать материал о Новой Таволжанке. «Были прилеты. Я уже думал, что надо поворачивать назад, потому что ничем хорошим для нас это не закончится, а Никита тогда сказал: “Давай проедем еще немножко, хоть чуть-чуть посмотрим, что там”», — рассказывал Кубатьян. По его словам, их заметили с дрона. «Мы быстро нашли место, где можно спрятаться, и [Цицаги] продолжал снимать, несмотря на то, что именно по нам, по нашей машине стреляли, нас хотели убить», — говорил он. Сам Цицаги позже называл этот день своим «вторым рождением».

Как отмечают несколько его знакомых, у Цицаги было «трепетное отношение к вере» — он ездил смотреть, как его тетя в Грузии реставрирует иконы, интересовался старообрядческой культурой. В своих репортажах он тоже не обходил эту тему стороной: писал о пасхальном богослужении в Мариуполе и Донецке, выпустил материал про российского священника, который соорудил из мешка для трупов и снарядного ящика купель и крестил в ней военных перед боем.

В Николо-Васильевский монастырь Цицаги поехал вечером: в темноте было больше шансов проскочить мимо дронов. «Мы не смогли его переубедить. Кажется, он даже немного на нас обиделся. Мол, чего мы его учим, он ведь видел на войне не меньше нашего», — вспоминал Черных. 

Проскочить мимо дронов Цицаги не удалось. 16 июня он погиб при ударе украинского беспилотника неподалеку от монастыря.

Про его гибель почти ничего не известно: ни точного времени смерти, ни того, с кем он был в машине и успел ли вообще доехать до монастыря.

Одна из его последних записей в паблике гласила: «FPV-дроны убили военную журналистику. Они вообще много чего убили».

22 июня 29-летнего Никиту Цицаги похоронили на Хованском кладбище. Из Донбасса его тело забирала мать.

Церемония прощания с Никитой Цицаги в Центральной клинической больнице Управделами Президента РФ. Москва, 22 июня 2024 года. Фото: Сергей Савостьянов / ТАСС / Profimedia

«Мне сейчас жутко, я не знала про какие-то моменты, — сказала “Холоду” после гибели Цицаги его девушка Вероника. — Я даже узнала о его телеграм-канале только после того, как он погиб. Один и тот же день, смотрю: наша переписка заканчивается, “я вернулся, все хорошо”. Смотрю телеграм-канал, а там — [фото, где] машины обстреляны дроном, а он в метре оттуда был. И так, видимо, было очень часто». Вероника добавляет, что ей хотелось бы побывать в тех местах, где работал Цицаги, чтобы лучше его понять, — «посмотреть, что он видел, где он был».

Цицаги не был публичным человеком и вел анонимные аккаунты в соцсетях, поскольку пытался скрыть от близких, насколько опасными бывают его командировки. Подробностей о его работе и взглядах почти никто не знал.

Поэтому когда среди людей, выступивших с соболезнованиями, оказались не только независимые журналисты, их западные коллеги и генеральный директор ЮНЕСКО, но и провоенные блогеры и даже чиновники (Мария Захарова высказалась о «еще одном преступлении бандеровского режима»), в соцсетях разгорелся ожесточенный спор: являлся ли Цицаги Z-военкором? Имело ли право жюри «Редколлегии» присуждать ему премию в июле 2023 года за текст из российского города Шебекино, обстреливаемого ВСУ? Нужно ли его этой премии лишить посмертно? Должно ли жюри «Редколлегии» оценивать не только награждаемый материал, но и личность его автора и то, в каких медиа он публикуется?

Ответы на эти вопросы у разных людей оказались совершенно разными. Ютуб-блогер Майкл Наки, который первым возмутился выданной «Редколлегией» премией, назвал Цицаги «военкором-оккупантом» и написал, что не видит «причин скорбеть по информационной обслуге российских войск». По его мнению, денежная премия в этом случае была равна финансовой поддержке пропаганды.

Руководитель политических проектов Фонда борьбы с коррупцией (ФБК) Леонид Волков написал: «Ну вот, казалось бы, — помер очередной Z-военкор, такое на оккупированных территориях бывает. Не надо оккупировать потому что. Но, оказывается, был он “друг всех друзей” и чей-то “талантливый ученик” — и сразу стало как-то все не так однозначно... Заслуживают Путина, конечно».

Еще более резко выступил бизнесмен Евгений Чичваркин: «Любой уебан, пришедший с оккупационными властями в Украину, — законная цель ЗСУ. Слава Украине!» (По нормам международного гуманитарного права, «законной военной целью» считаются только комбатанты, отмечает Андрей Рихтер).

19 июня 2024 года действующее жюри премии «Редколлегия» (прошлое, присудившее эту премию, было уже распущено) заявило, что отзывать премию у Цицаги не планирует, но сама ситуация требует дальнейшего обсуждения. «Дилемма следующая: не учитывать творческий путь автора сегодня, видимо, нельзя, но и переходить на личности — оценивать не конкретный текст, видео или подкаст, а их автора — невозможно», — говорилось в заявлении. (Его не стали подписывать главред «Холода» Таисия Бекбулатова, которая сочла некорректным оценивать решение предыдущего состава жюри, и главред «Медиазоны» Сергей Смирнов, который призвал уделять больше внимания «не только качеству произведения, но и оценке личности автора, а также СМИ, в котором опубликован материал».)

Заявление «Редколлегии» тоже повлекло за собой критику: например, Леонид Волков назвал решение не отзывать премию Цицаги посмертно «грубой ошибкой».

Эта позиция, в свою очередь, вызвала резкое несогласие другой стороны. «Людоедская пляска на костях недавно погибшего человека мне отвратительна», — сказала журналист и преподаватель Анастасия Лотарева, которая редактировала некоторые тексты Цицаги. Лотарева подчеркнула, что по текстам Цицаги «весьма легко понять» его антивоенную позицию, и что он, несмотря на все риски, публиковал их под своим именем в заблокированных в России СМИ.

Основатель псковского «Яблока» Лев Шлосберг, который остается в России, назвал «мародерством» желание «лишить убитого журналиста журналистской премии». «Тот, кто радуется смерти человека, показывает, что он расчеловечился. Степень озверения достигла абсолютной крайности», — сказал он. По мнению Шлосберга, те, кто сам «на пушечный выстрел не подойдет к линии фронта», не понимают, с чем там сталкиваются люди, и не могут «судить других, живых и мертвых, требовать от кого-то принять моральное решение».

Близких Цицаги поразил разгоревшийся конфликт. Его приятель Федор Отрощенко никак не мог поверить, что Цицаги «подняли на флаг Z-пропагандисты и поливают помоями противники войны, потому что Никита ненавидел войну и смерть».

«Он там был не за кого-то и не против кого-то, — говорит Вероника. — Он просто сильно сочувствовал людям в Донецке. Он никого не убивал. Его камера — это не оружие. Его камера — это проводник в реальность его глазами».

Дискуссия в оппозиционном сообществе ударила сразу по нескольким болевым точкам российских СМИ. Что должен делать настоящий журналист — уезжать из страны и работать без цензуры или оставаться, чтобы иметь возможность собирать информацию на месте? Стоит ли публиковаться в подцензурных и даже пропагандистских изданиях, чтобы донести до аудитории хотя бы часть правдивой информации, или в этом нет смысла? Можно ли ездить на оккупированные территории, чтобы освещать происходящее, или нужно держаться подальше от фронта, подчиняясь законам Украины, согласно которым это уголовное преступление?

В ходе дискуссии многие журналисты обратили внимание на то, что репортеры, оставшиеся внутри России, существуют в очень сложных условиях.

Российские репортеры Илья Барабанов (спецкор Русской службы Би-би-си, в прошлом корреспондент «Коммерсанта») и Павел Каныгин (бывший военкор «Новой газеты», автор ютуб-проекта «Продолжение следует») не раз ездили в зону боевых действий в Донбассе в 2014–2015 годах. Оба они сейчас находятся в эмиграции и замечают, что условия работы с тех пор сильно изменились.

Каныгин констатирует, что в 2014 году у российских журналистов была «роскошь» работать с обеих сторон конфликта, но у более молодого поколения, к которому относился Цицаги, ее нет. «Надо понимать контекст, насколько в принципе сейчас тяжело журналисту, который хочет сохранить стандарты и выжить там, — говорит он про оставшихся в стране репортеров. — Практически не осталось редакций, где можно работать нормально. То, что [Цицаги] писал по заказу официозных изданий, – конечно, в вакууме это плохо и делать этого не стоило. Но, опять же, мы живем не в вакууме, не у всех есть привилегия эмигрировать и работать в безопасной обстановке на издания, которые продолжают нести эти стандарты».

Каныгин обращает внимание на то, что у медиа в изгнании «нет журналистов, которые могут беспрепятственно работать в России»: «Большинство изданий все равно оперируют информацией, которую добывают там такие вот Никиты Цицаги, которые сегодня здесь и пишут для независимых изданий, а завтра вынуждены зарабатывать на хлеб в изданиях с подмоченной репутацией и даже хуже».

Илья Барабанов написал в своем телеграм-канале: «Цицаги было 29 лет, когда он погиб. А мне было 29 лет в 2014 году, когда эта война только начиналась и, конечно, характер конфликта тогда был совсем другим. Мы могли сделать репортаж из донецкого аэропорта с позиций сепаратистов из ДНР, а через две недели, переехав линию фронта, — такой же репортаж, но уже с позиций ВСУ. И два таких репортажа тогда могли выйти в газете “Коммерсант”, что сейчас представить себе невозможно. Как и работу какого-либо журналиста по обе линии фронта».

В разговоре с «Холодом» Барабанов отметил, что не хочет выступать в роли «морального камертона»: «Я встретил войну в Киеве и не стал возвращаться, когда меня предупредили, что теперь это чревато уголовкой. Если бы я мог делать выбор и находился в тот момент в России, кто знает, как бы я поступил. А по всем остальным вопросам это получается снова формат “уехавший комментирует работу оставшихся”, что множит срач, тоску и энтропию. Просто после всех принятых там законов, когда нашу профессию де-факто криминализовали, пытаться говорить о каких-то стандартах журналистской работы — это буквальная иллюстрация поговорки “в доме повешенного не говорите про веревку”».

Журналист и член совета премии «Редколлегия» Дмитрий Колезев говорит, что в условиях войны и репрессий этические координаты «уехавших» и «оставшихся» стали расходиться. По его мнению, нельзя ставить Цицаги в один ряд с телеведущим Дмитрием Киселевым или погибшим на войне корреспондентом РИА «Новости» Ростиславом Журавлевым. «Последний действительно выполнял исключительно пропагандистские задачи, был “солдатом с камерой и микрофоном”, воспевал войну, — считает он. — Цицаги работал иначе, ближе к журналистским стандартам, хотя — да: сотрудничал с пропагандистсткими изданиями, и некоторые его публикации были пропагандистскими».

Историк и ютуб-блогер Александр Штефанов, посещавший оккупированные территории Украины и снявший об этом фильм «Обыкновенная денацификация», считает, что ездить туда нужно, иначе информацию оттуда будут сообщать только Z-военкоры. «Мне кажется, что нам нужны журналисты, которые ценой некоторой самоцензуры продолжат оставаться в России и работать, пока это возможно», — сказал он «Холоду». Штефанов отмечает, что во время войны во Вьетнаме о преступлениях американской армии мир узнал благодаря работе американских журналистов, которые ездили в зону боевых действий вместе с армией.

Журналистская этика не запрещает корреспонденту освещать происходящее с одной из сторон фронта, и во время многих войн журналисты так и поступали, говорит член совета «Редколлегии» Сергей Пархоменко. При этом военкору, по его мнению, важно отдавать себе отчет в том, что, работая в экстремальных условиях, он может начать ассоциировать себя с той стороной конфликта, на которой работает: «В какой-то момент журналист начинает чувствовать, что “это наши, а то — чужие”».

Проникая на оккупированные территории без разрешения страны, которой они принадлежат, журналист нарушает ее законы, что, впрочем, тоже типично для журналистов в экстремальных условиях, отмечает он. Пархоменко приводит в пример расследователей, которые нередко нарушают закон, используя в расследовании частную информацию (телефонные биллинги и тому подобное): «Ключевой вопрос — в том, ради какого материала журналист так поступает».

Александр Черных вспоминает, что на одной из встреч военкоров в Донецке после смерти Цицаги сотрудница государственного агентства сказала про него, что он «заехал сюда как полный либерал и “нетвойняшка”, — и ведь не зассал сюда поехать». «В ответ на это мы ей возразили: мол, смотри, он здесь два года был и “зетником” не стал, — говорит Черных. — Просто между “донатьте ВСУ” и Z-патриотами есть довольно большое поле разных градаций позиций. Но из Москвы или из-за границы этого никто никогда не увидит».

Нино Мессерер вспоминает, что в Москве после командировок на войну Цицаги было «тяжело находиться», его тянуло обратно. По словам других знакомых, он чувствовал вину за то, что он не там, где идет война.

Цицаги уверял Федора Отрощенко, что у него нет ПТСР (посттравматическое стрессовое расстройство), просто «фишечки незначительные». «После первой командировки в Москве было просто невозможно слушать крик детей, потому что ты слышал крик детей как бы в других обстоятельствах. Тебя прямо как будто режут по ушам, — описывал он. — Еще сложно заснуть, если не слышишь вот эти бахи». К психологу он не ходил — на это не было денег.

Журналист Павел Каныгин обращает внимание на то, что в российских СМИ не принято готовить репортеров к работе на войне. «Очень мало людей, прошедших профессиональную подготовку по безопасности, по работе с травмированными людьми, с чужой травмой и со своей травмой, — констатирует он. — Редакции просто отправляют журналистов на войну, особо не задумываясь, что будет дальше с людьми. Ни бюджетов на работу с ПТСР, ни тренингов, ни какой-то подготовки. Из этого проистекают многие проблемы: люди едут на войну, не зная, как работать с людьми, не зная, как самим справляться после этого».

«Легче находиться в подвалах Мариуполя, чем в Москве слушать подкасты и комментарии интеллектуалов», — писал Цицаги в инстаграме во время своей первой командировки в Донбасс.

Подруга Цицаги Анастасия объясняет, что речь шла о «людях, которые находятся не в военных условиях, но очень пафосно и высокопарно рассуждают о тех, кто там находится». По ее словам, Цицаги бесило то, что «поляризация общества намного заметнее в мирных условиях, чем в военных». «Ты приезжаешь на Донбасс, где у людей намного больше шансов умереть, и тем не менее в одной компании прекрасно уживаются люди очень разных мнений, — в то время как люди в Москве готовы даже пресечь с тобой дружбу, узнав, что ты был в зоне боевых действий, — отмечает она. — У Никиты такие случаи были». Действительно, один из старых знакомых Цицаги, с которым связался «Холод», сказал, что прервал с ним общение из-за его командировок на войну.

В июне 2022 года, после первой командировки, Цицаги выложил в своем закрытом инстаграме рисунки донецких школьников, которые он привез в Москву. На голубом ночном небе была изображена плачущей желтая Луна, вокруг — костры и многоэтажки, над ними красным: «Нет войне». На другом рисунке были два человека с флагами России и Украины, держащиеся за руки. Цицаги написал: «Абсурд в том, что они выражают все такими словами, которые запрещено произносить в Москве».

Летом 2023 года Федор Отрощенко спросил у Цицаги, не раздражает ли его, что в Москве и других городах все как будто живут обычной жизнью, несмотря на войну.

Цицаги ответил, что таких мыслей у него нет. «Они скорее популяризованы людьми, которые от войны далеко держатся, мне кажется. Потому что, когда ты каждый день видишь, как люди теряют буквально все, и все, что у них остается вместо дома, — это воронка или пару угольков, ты начинаешь хорошо ощущать, насколько это прекрасно, что есть где-то спокойная жизнь».

Сообщение Что он видел, где он был появились сначала на «Холод».