«Я не могу его оставлять там: человек просто невиновен». Каково быть политзаключенными во время войны — рассказывают их родственники

1 year ago 78


Правозащитный центр «Мемориал» (внесен в реестр «иноагентов») признал политзаключенными в России 84 человека. Еще более 300 человек признаны преследуемыми по религиозным мотивам. Поддерживать их в России сложно: например, в ноябре 2022 года полиция сорвала вечер солидарности и поддержки политических заключенных. Мы поговорили с родственниками и близкими троих людей: одна из них находится в СИЗО, двое других давно отбывают срок в тюрьмах. Мы спросили их родственников, было ли в этом военном году место доброму и светлому, чуду, которое человек может подарить человеку. Оказалось, находясь в заключении, чудом видится медицинская помощь и обращение без издевательств. Фото: Mikhail Svetlov / Getty Images
Александра Скочиленко стала первой обвиняемой по новой статье 207.3 УК РФ «Публичное распространение под видом достоверных сообщений заведомо ложной информации об использовании ВС РФ». Восемь месяцев назад ее арестовали за замену ценников в магазине «Перекресток» на тезисы о действиях российской армии на территории Украины. С весны этого года Скочиленко находится в СИЗО, ей грозит до десяти лет тюремного заключения. 15 декабря Василеостровский суд в Петербурге приступил к рассмотрению дела, следующее заседание назначено на 20 января 2023-го. Защита настаивает на невиновности своей подзащитной.
Соня, девушка Саши Скочиленко, рассказывает, что новости она узнает от адвокатов:
— Мы с ней жили вместе, как семья, и поэтому меня сделали свидетелем по делу, для эмоционального давления. Мы не можем созвониться, нам не дают свидания, и меня даже выгнали из зала суда в прошлый раз потому, что я свидетель. И то же самое с лучшим другом Саши. Сейчас мы самые близкие люди для нее в Питере, но она даже общаться с нами не может. „

Сейчас Сашу не обижают в СИЗО. Когда ее только перевели, была травля в камере, насилие со стороны сотрудниц, но наша история публичная, и издевательства прекратились.
Сотрудники СИЗО в целом очень по-человечески с Сашей стали общаться. Иногда они даже пытаются ее поддержать и говорят, что она наверняка скоро выйдет. Вот, недавно ее добавили в список самых влиятельных и вдохновляющих женщин по версии ВВС, и сотрудники много раз ее поздравляли.
Сейчас она содержится в двухместной камере при медсанчасти, из-за многочисленных проблем со здоровьем, и соседка хорошая. Ей очень много писем пишут, и она старалась на них отвечать, но у нее недавно начался депрессивный эпизод, и отвечать на все письма не всегда получается. Также у нее диагностировано постравматическое стрессовое расстройство после жестокого обращения. Психиатр назначил нейролептики, антидепрессанты, противосудорожные средства. Она не могла спать: постоянно снились кошмары про следователя, про арест, про издевательства. Постепенно ей становится лучше. Фото: телеграм-канал «Свободу Саше Скочиленко!»
Несколько раз одна и та же фельдшер не выдавала лекарства. Если препарат не принять, начинается синдром отмены: человек не может спать, его тошнит, и в целом плохо себя чувствует. Конечно, мы жаловались на это начальнику СИЗО, и вроде бы сейчас с этим проблем нет, но очень плохо, что ей не выдавали: такие препараты вообще нельзя пропускать, очень серьезные. Вообще, медицинская помощь сложно организуется: почти все отказываются ехать в СИЗО, но мы нашли «Лахта Клинику». Они прислали специалистов: гастроэнтеролога, терапевта, психиатра, и мы очень благодарны им за это. Один из психологов — тюремный психолог.
Спустя шесть месяцев мы наконец-то смогли добиться обследования, которое кардиолог назначил еще в июне в срочном порядке, оно Саше необходимо. У нее порок сердца врожденный, выслушивались сильные шумы. Мы стали писать Уполномоченному по правам человека, через СМИ была огласка, еще я каждую пятницу ездила в СИЗО, общалась с начальником медчасти — тоже говорила, говорила ему об этом. В СИЗО часто не получают медобеспечения. Помощь Саше — действительно, чудо своего рода.
Некоторые мои друзья спрашивали, буду ли я ждать Сашу. У меня к себе вопроса не стояло: она моя семья. Самый близкий и, в принципе, единственный человек, который у меня остался. Меня воспитывали бабушка с дедушкой. Бабушка умерла в начале пандемии, в прошлом ноябре дедушка покончил с собой.
Первые четыре месяца я занималась лишь вопросами помощи Саше. Ничего делать, ни о чем другом думать не могла. Потом мне стало сложно: стала чувствовать себя подавленно и ощущала сильное эмоциональное выгорание. Сейчас стараюсь периодически делать что-то для себя и встречаться с друзьями, это помогает почувствовать себя лучше.
**
18 января 2021 года суд признал виновным и приговорил аспиранта механико-математического факультета МГУ Азата Мифтахова к шести годам колонии по делу о разбитом окне офиса «Единой России»: в 2018 году неизвестные разбили окно и закинули внутрь дымовую шашку. Правоохранители возбудили уголовное дело о вандализме (ч. 1 ст. 214 УК). Первыми задержали анархистов Елену Горбань и Алексея Кобаидзе. Они дали признательные показания, и их отпустили под подписку о невыезде. Позже задержали Святослава Речкалова и Андрея Ейкина. Речкалов рассказал о пытках, в результате которых он дал показания, что является лидером анархистской организации «Народная самооборона». После этого Речкалов и Кобаидзе покинули Россию.
В материалах дела Мифтахов появился через год: „

обвинение ему выстроено на показаниях секретного свидетеля, который обратился в полицию спустя год с заявлением, что якобы узнал Мифтахова по «выразительным бровям», увидев о нем новости в СМИ.
Из показаний следует, что он решил проследить за группой молодых людей, показавшихся ему подозрительными, и, находясь в удалении, разглядел Мифтахова, который «размахивал руками и командовал». После задержания аспиранта дело переквалифицировали на хулиганство по мотивам политической ненависти, совершенное группой лиц (ч. 2 ст. 213 УК). Незадолго до суда «секретный свидетель» был объявлен умершим от сердечного приступа. Азат Мифтаховс женой Еленой (в бордовом). Фото: группа поддержки
Елена Горбань и Азат Мифтахов поженились летом 2021 года. Их отношения начались за два дня до задержания и последующего заключения под стражу Мифтахова. Она рассказывает:
— В ИК-17 Омутнинска Кировской области Азат находится с августа прошлого [2021] года. Вместо пилорамы, на которой проработал первый год, теперь переведен на «швейку». Раньше он прижимал себе пальцы тяжелыми бревнами, а теперь прошивает их иголками. Как ни удивительно для меня, сам процесс шитья на машинке ему до сих пор нравится. Шутим о том, как много полезных профессий он освоил за время заключения, и что можно уже будет не возвращаться к математике. Переживаю, слыша от мужа, что он давно не решал задачи, не тренировал английский: в колонии его часто отвлекают с какими-то делами, и не удается сосредоточиться. Это меня печалит, поскольку даже в СИЗО он всегда уделял время самообучению. Но и без этого вижу, что место для него тяжелое. Особенно после наших свиданий — даже коротких — из произносимых им фраз понятно, что ему тяжело, не хочется возвращаться обратно в тот мир.
И мне, и ему было бы легче ожидать освобождения в положенный срок — осенью 2023 года.
— Но есть обоснованные сомнения — недавно «Народную самооборону», участие в которой нам приписал суд, признали террористической организацией, хотя прошло уже много лет, как ее разгромили. Еще силовики интересуются Азатом и «московской ячейкой» в деле «Сети», о чем недавно передавал Илья Шакурский. Всё это тревожит.
С февраля изменений отношения со стороны сотрудников ФСИН мы не замечали, сотрудницы, с которыми я контактирую во время свиданий, всегда тактичны. „

ИК в Омутнинске — красная, и режим очень жесткий. Отказ от работы, например, там видится чем-то совершенно нереальным.
На 9 мая планировали парад, состоящий из заключенных, Азат заранее решил отказаться от участия в нем. Мы оба ожидали давления, помещения в ШИЗО. Перед первой репетицией он увидел подготовленный к празднику деревянный макет ракеты с буквами V и Z и, под впечатлением, сразу сообщил о своем решении. На удивление ему ответили, что он может не участвовать, если не хочет. Проходная ИК-17 Омутнинска Кировской области, где отбывает заключение Азат Мифтахов. Фото: fsin-atlas.ru
Потом, правда, его изолировали в санчасти, где он провел всё начало мая: якобы оперативникам поступила информация, что на него готовится нападение со стороны других заключенных. Когда он оттуда вышел, узнал, что многие заключенные его позиции не поняли. Даже позже в каких-то личных конфликтах (которые порою случаются в колонии) один человек его спрашивал, не фашист ли он, раз отказался праздновать победу над фашистами.
Ощутимых перемен со стороны общества тоже не было. Азата изначально поддерживали люди, которые сейчас придерживаются антивоенных взглядов. Это оппозиционно настроенные люди в России и его коллеги за рубежом. Не со всеми так, надо полагать, но остальные если пропали, то пропали молча.
Летом 2022 года в Петербурге должен был пройти международный математический конгресс, и группа математиков из разных стран уже давно призывала не проводить его на территории России по ряду причин, среди которых и тюремный срок Азата. Но после февраля стало очевидно, что конгресс в России проводить и так не будут. Раньше у кого-то могли быть надежды, что Азату не дадут большого срока из-за осуждения математических организаций из других стран, высказывавшихся в его поддержку. Сейчас, полагаю, всем очевидно, что маски сорваны и надежд на желание режима попытаться спрятать оскал не осталось. „

Мероприятия в поддержку политзаключенных, даже онлайн-версии, — это залог безопасности для человека, пребывающего в пыточной ФСИНовской системе.
За первый год в колонии у Азата набралась целая спортивная сумка писем и открыток, это здорово помогает в неволе.
Денег на его ежемесячные покупки в магазине ИК, на посылки уходит много. Несколько месяцев назад сбережения начали подходить к концу. Тогда написали об этом пост — и я была поражена. За три дня мне перевели больше двух сотен тысяч, было много репостов. Были переводы даже чуть ли не по 20 рублей с сообщением, что сейчас больше денег у человека нет.
Подобная поддержка тех, кто пострадал от политических репрессий, без сомнения, является чудом.
Но лично для меня чудом стало другое: диктаторский режим России столкнулся с достойным противодействием, и люди, не пожелавшие становиться его жертвами, показывают пример героизма и готовности бороться до конца. Не знаю, спасет ли это политических узников в России, но по крайней мере очевидно, что ничего не потеряно: всё главное еще впереди. Илья Шакурский. Фото: facebook.com
Антифашист Илья Шакурский был приговорен к 16 годам строгого режима по делу «Сети» (организация признана террористической и запрещена в РФ) Приволжским окружным военным судом 10 февраля 2020 года. Тогда семерых фигурантов объявили виновными в создании террористического сообщества и подготовке к насильственному свержению конституционного строя, в июне того же года суд в Петербурге признал еще двух антифашистов виновными в участии в террористическом сообществе.
На стадии следствия молодые люди заявляли: признательные показания из них выбили под пытками.
Елена Шакурская, мать Ильи Шакурского:
— С момента наступления СВО отношение к нам со стороны ФСИН не поменялось. В колонии в последнее время часто меняется начальство, которое по-своему отличается друг от друга. Но в целом изменений не произошло. ФСИН и ФСБ, скорее всего, понимают, как Илья относится к происходящему, но репрессии, связанные с этим, слава богу, его не коснулись.
Писем в этом году стало приходить меньше. Он понимает, что этому много причин: большое количество новых политзаключенных, многие уехали из страны. Кто-то устал, кто-то разочаровался. Он крайне редко может ответить, так как ему не хватает времени. Сейчас у них там появилось новая функция — «Зонателеком». Это облегчит, убыстрит переписку с ним. „

Недавно до него дошли слухи, что некоторые его друзья детства поддержали СВО. Он связывает с этим тот факт, что они перестали ему писать. Илья и Елена Шакурские. Фото из личного архива
Он сильно переживает за происходящие события и часто задается вопросом, что он может сделать, чтобы добро победило. Что он может сделать в этих условиях?.. Этот вопрос у него в голове в момент нахождения там. Мы-то, находясь на свободе, не можем что-то изменить, а он в вакууме. А это всё равно гложет, когда человек ничем не может помочь, ну просто ничем. При всём своем желании, при всем хотении.
История нашего дела омрачилась и оттолкнула от себя многих «рязанским делом», потом ушла из повестки во время коронавируса, ну а сегодня и вовсе на фоне ежедневных бед наша трагедия поблекла и ушла в небытие. Кажется, все смирились с нашим приговором, и это смирение привело к множеству политических дел: Шестун, Яшин, Навальный. Сейчас вот задержали парней из Тюмени, чье дело кроится по тем же лекалам, что и у нас. Сломанные жизни. И кто нам поможет? Решение ЕСПЧ, если оно когда-нибудь и придет, уже не повлияет на наше дело, так как Российская Федерация не исполняет решения международного суда. На что нам надеяться? Не так давно ПАСЕ потребовала освободить российских политзаключенных, состоящих в списках «Мемориала». Это, конечно, обнадеживающий жест, который придает нам бодрости, но ведь власти РФ всё равно как на «Мемориал», так и на ПАСЕ. Стань со-участником «Новой газеты» Стань соучастником «Новой газеты», подпишись на рассылку и получай письма от редакции Подписаться
Возможны ли какие-то практические действия — вообще непонятно. Мы постоянно думаем о каких-то путях нашего освобождения. Но мы маленькие люди, которых пожрала система, мало на что можем повлиять. Вот раньше была практика обмена диссидентами в странах Запада. Ведь было же такое возможно, почему бы и сейчас не попытаться сделать что-то подобное. Ведь нам действительно почти не на что надеяться.
Наши сыновья, мужья, родные в плену у российской власти, — говорит Елена. — Порой кажется, что кроме нас самих они уже никому не нужны. Американцы забирают своих граждан из российских тюрем, украинцы забирают пленных. Но кто поможет нам забрать наших детей, кто защитит их от собственной страны, освободит их из плена? В странах Запада полно пророссийских заключенных — хакеров, шпионов, контрабандистов, в которых заинтересована российская власть. Могут ли эти страны в качестве акта гуманизма выдавать их в обмен на граждан, которых собственная страна назвала преступниками за их позицию? Важна лишь их политическая воля. Но у меня нет таких возможностей, чтобы донести это до уровня высоких кресел, я обычная мама анархиста из провинции. Работаю каждый день в торговом центре. Собираю ему передачки и продолжаю просто надеяться на чудо, какую-то внезапную, яркую перемену.
Сообщество матерей российских политзаключённых к сожалению, не обрело того уровня, чтобы наш голос мог быть услышан на международных аренах. Но мне очень хочется видеть моего сына дома сегодня, а не через десятки лет. Вот буквально вчера я с ним разговаривала по телефону. Он мне говорит: «Мам, я боюсь разучиться любить». Его посадили в 21 год. Он проживает бесконечный день сурка на промышленной зоне в окружении зэков и ментов. А за что? Он что, убил кого-то, изнасиловал, ограбил? Нет, он ничего такого не делал, он просто был против того, что происходит в стране. Искал пути, как всё это изменить мирным путем, не доводя до такого зла, которое происходит сейчас.
Ну а сейчас он продолжает писать, читает. Пытается развить в себе способность к написанию серьезного автобиографического романа и журналистских, публицистических работ. Стихи пишет, рассказы. Старается изучать историю, философию, практикуется в английском. Там же у них сидит Пол Уилан (гражданин США, Ирландии, Великобритании и Канады. Объявлен российским судом виновным в шпионаже и приговорен к 16 годам тюрьмы как американский разведчик, собиравший в России секретные сведения и пытавшийся вербовать сотрудников ФСБ и Министерства обороны. — прим. ред.). „

Мы живем, надежды нет абсолютно никакой. Нет этой правды, нет справедливости. В то же время я не могу его оставлять там: человек просто невиновен.
Чтобы было понятно: это тюрьма ИК-17, Мордовия. У них там промышленная зона, куда они выходят на работу. Спят в бараке, в шесть часов — подъем, завтрак, утренний туалет, в семь идут на работу. Там швейные цеха, до четырех часов работают. Он раскройщик. Выкладывает на ткани лекала и обводит. Вся жизнь проходит на этой промышленной зоне. Назад к бараку — построение, проверка, к окончанию — времени шесть часов. Поужинал, и нужно готовиться ко сну. Каждый день, изо дня в день одно и то же. Всю свою молодость ему приходится отдавать режиму. На письма тоже не хватает времени отвечать: приходишь реально разбитый, уставший. Хочется и почитать, и написать. В то время, когда может нести добро и благо для людей, проводит там жизнь.
Read Entire Article