1 year ago
37
В прошлую пятницу Минюст присвоил статус иностранного агента Дарье Бесединой — депутату Мосгордумы, избранной в парламент после московских протестов 2019 года. Как пояснили в ведомстве (Минюст впервые дал такие разъяснения), Беседина выступила против военного вторжения России на территорию Украины и якобы пропагандировала ЛГБТ-отношения, что «противоречит политике по сохранению духовно-нравственных ценностей». Иностранное финансирование среди причин признания указано не было.
В начале войны Беседина публично выступила против боевых действий в Украине, но осталась в Москве и продолжила работать в парламенте. Всё это время вместе с другими оппозиционными депутатами она поддерживала политзаключенных и выступала против закона о так называемой «ЛГБТ-пропаганде» (политик поддерживала сообщество еще во время своей избирательной кампании), а после того как стало известно о массовых убийствах в Буче, с трибуны зачитывала выдержки из Женевской конвенции о защите гражданского населения (но не упоминая контекста). Корреспондентка «Новой газеты Европа» поговорила с Бесединой о том, чем живет столичный парламент во время войны и остались ли у оппозиционных депутатов еще возможности высказаться.
Дарья Беседина. Фото: besedina.moscow — Сейчас вы и иноагент, и действующий оппозиционный депутат Мосгордумы, для России это довольно необычно. Почему вы приняли решение остаться в Москве и продолжить работать в городском парламенте после 24 февраля?
— Я не представляю, как могла принять другое решение. Последние несколько лет моя основная деятельность — это депутатство. Просто так сложить мандат и уехать было бы странно, этот вариант мне не подходил. Я решила, что, пока у меня есть трибуна, пока есть возможность выступать, этим надо пользоваться, даже если какие-то мои позиции сейчас криминализованы и я не могу откровенно говорить о том, что думаю. Пока у меня есть этот мандат, есть возможность голосовать в Мосгордуме против или в поддержку каких-то вещей, я буду это делать.
— Думали ли вы о том, что ситуация может стать для вас слишком опасной?
— На самом деле, когда ты сейчас находишься внутри России, нет постоянного ощущения опасности. Оно есть, когда читаешь новости. Когда ты идешь по улице, становится понятно, что в ежедневной Москве принципиально вообще ничего не изменилось. С другой стороны, мне сложно оценивать. Я оппозиционный политик, а это уже давно довольно рискованное занятие. Сейчас более рискованное, но всё же.
— В пятницу Минюст признал вас иностранным агентом. Как вы думаете, из-за чего вам дали этот статус?
— Без понятия. Я не могу залезть в голову людям из Минюста и узнать, по какому принципу они вносят людей в свои списки. Я очень сильно удивилась, потому что, как мне кажется, даже в Мосгордуме есть депутаты куда активнее меня. Мы не знаем, как работает эта машина. Из того, что мы видели в официальных разъяснениях, понятно, что это абсолютно политическая история, потому что даже никакого иностранного финансирования не было. Меня признали буквально за мою политическую позицию.
Вообще, конечно, удивительно, что „
Минюст берет на себя ответственность заявлять о том, что моя политическая позиция неправильная, учитывая, что в 2019 году меня избрали москвичи и проголосовали за меня, когда у меня, по сути, были такие же политические позиции.
Получается, что какие-то чиновники, которых никто не избирал, решают больше, чем люди, которые меня избрали. Я думаю, для моих избирателей это даже в какой-то степени оскорбительная история.
Дарья Беседина после победы на выборах 2019 года.Фото: Facebook — В прошлом году законодательство об «иностранных агентах» серьезно ужесточили. Как статус изменит вашу жизнь?
— Сложно оценивать. Не могу сказать, что я была к этому готова и штудировала законодательство об «иностранных агентах». Штудировать законодательство приходится прямо сейчас, чтобы понять, как исполнять те требования, которые идут в довесок к этому «почетному званию». Приятного в этом ничего нет.
Как это повлияет на мою жизнь, я не знаю, у меня пока еще нет опыта: я в этом статусе меньше суток (разговор состоялся днем 21 января. — Прим. ред.). Увидим. Принципиально не думаю, что может как-то сильно отразиться. Очевидно, придется везде писать эту странную фразу, но мои читатели, думаю, это как-то переживут.
— Как вы думаете, эта история могла быть связана с вашими лояльными коллегами по Мосгордуме?
— Я не знаю и не хочу гадать. Стань со-участником «Новой газеты» Стань соучастником «Новой газеты», подпишись на рассылку и получай письма от редакции Подписаться
— Одна из причин вашего статуса, если верить Минюсту, поддержка ЛГБТ-сообщества. Не так давно вы готовили проект отзыва на законопроект против так называемой «ЛГБТ-пропаганды». Можете рассказать, в чем была его суть?
— Да, я внесла в Мосгордуму проект отзыва на последние поправки в закон о так называемой «ЛГБТ-пропаганде». Проект отзыва крайне критичный, потому что я считаю, что этот закон фундаментально неправильный, дискриминационный. Насколько эта история связана или не связана с моим статусом, я тоже не хочу гадать. Сам проект отзыва будет рассмотрен в Мосгордуме в какой-то момент. В какой я не знаю, от меня это не зависит. Мосгордума функционирует таким образом, что повестка у нас формируется большинством специальной комиссии, большинство в которой, в свою очередь, формирует «Единая Россия». Повестка находится под их полным контролем.
В любом случае всё, что вносят депутаты, должно быть рассмотрено. Вся бюрократическая процедура по моему проекту прошла совсем недавно, перед Новым годом. Как это будет выглядеть и в какой момент произойдет, я не знаю. Но рано или поздно мой проект отзыва рассмотрят, состоится обсуждение, и, я надеюсь, мы, может быть, увидим какой-то проблеск разума в Мосгордуме. А может быть, и не увидим.
— Зачем нужно было подавать проект этого отзыва?
— Отзыв категорически критичный. Как я уже говорила в начале, пока я избранный депутат, за которого проголосовали люди, — то есть настоящий депутат, а не какой-то самопровозглашенный персонаж, который пишет что-то в интернете, — у меня есть трибуна. Это трибуна легитимная, настоящая, несмотря на всё, что происходит. И с этой трибуны всё еще пока можно что-то заявлять. Пока это возможно, я это делаю. „
Я считаю, что закон против так называемой «ЛГБТ-пропаганды» — это важная история, через которую нельзя просто так перешагнуть и сделать вид, что ничего не было.
Этот закон не про абстрактную идеологию, которая, может быть, никого не касается. Он про живых людей. Если бы речь шла об условном марксизм-ленинизме, может быть, и проще было бы с этим смириться. Но, пытаясь сотворить некую идеологию, власть начинает ломать реальным физическим людям жизнь. Я с таким смириться не могу.
— Насколько сильно усложнилась жизнь оппозиционного депутата в МГД с момента вашего избрания в 2019 году и особенно за последний год?
— Интересно наблюдать, как с каждым годом обсуждений становится всё меньше и меньше. Вообще, перемены можно разделить на две части. Первая касается общей обстановки в стране — это всевозможные ограничивающие репрессивные законы, которые были приняты с тех пор. Они влияют на всех граждан, на всех политических активистов, всех публичных спикеров. У нас ничего пропагандировать нельзя, дискредитировать тоже. Шаг вправо, шаг влево — всё не то.
Вторая история — это ползучее снижение дискуссии в Мосгордуме. Можно посмотреть, как в разные годы проходили обсуждение бюджета и отчет мэра, и сравнить. То есть и в первый год моего депутатства это были длинные ужасные процедуры, отношения к нормальному обсуждению или представлению отчета они не имели. Но тем не менее каждый год можно было наблюдать, как всё это сокращается, сокращается и сокращается. В этом году дошло до абсолютного минимума, когда „
«единороссы» решили, что бюджет мы будем в этом году принимать одним махом, сразу в трех чтениях. По их словам, сейчас у нас «особая обстановка»,
на нас «давят санкции», так что надо сразу всё принять. Якобы чем бюджет быстрее принимается, тем больше его качество повышается. Эта аргументация — абсолютное безумие, все мы знаем, что чем быстрее клепать документ, тем он хуже.
— Бюджет Москвы на 2023 год принимали не так давно, в начале прошлого ноября. Можете рассказать, как это было и что вообще представляет из себя сейчас московский бюджет? Как повлияла на него война?
— В первую очередь, я могу охарактеризовать его как типичный московский бюджет. Он мало чем отличался от бюджетов предыдущих лет, за исключением того, что в нем несколько увеличили Резервный фонд. Как говорили нам на заседаниях представители мэрии, все публичные обещания, которые давал Собянин по восстановлению Донецка и Луганска, будут оплачены якобы из этого фонда. Какая это будет процедура, в каком объеме на это будут выделять деньги, нам никто не рассказывает.
Официально в бюджете Москвы нет ни одной строки, которая бы намекала на какую-то особенную ситуацию. Более того, мы, когда изучали бюджет с коллегами, то обратили внимание, что некоторые статьи, например, по поддержке ветеранов войн уменьшились. Хотя, казалось бы, всё должно было быть наоборот, и статьи по «социалке», связанные с военнослужащими, должно были быть увеличены. Ведь из Москвы тоже мобилизовали людей. Но ничего такого мы не обнаружили.
Опять же, в мэрии Москвы есть неприятная привычка (тоже сомнительной законности) распоряжаться бюджетом по своему усмотрению. То есть в МГД бюджет принимают, а потом мэрия Москвы относится к нему как к рекомендации. Расхождения тогда бывают довольно значительными.
— Обсуждали ли вообще в Мосгордуме мобилизацию или какие-то провоенные инициативы? К примеру, установку в городе символов войны — букв Z и V.
— Ничего такого не обсуждалось. Как я понимаю, наши «единороссы» не очень стараются поднимать этот вопрос на обсуждениях, собственно, потому что он вызывает уже реальные обсуждения. Одно дело поставить такое в повестку парламента, где все ходят по линеечке и нет никаких проблемных депутатов. Совсем другое — в Мосгордуме, где, конечно, это станет настоящим бедствием.
В начале заседаний у нас иногда есть свои «Разговоры о важном», когда [председатель Мосгордумы Алексей] Шапошников зачитывает важную информацию от Министерства обороны, но в большинстве случаев депутаты предпочитают обсуждать городскую повестку. Иногда обсуждения такие, будто я на машине времени перенеслась на полтора года назад. К примеру, перед Новым годом у меня была дискуссия с одной из депутаток о платных парковках.
— Стало ли меньше оппозиции в Мосгордуме после начала войны?
— Не то чтобы у нас всегда было четкое деление, это скорее спектр. Голосование по бюджету это очень хорошо показывает. Есть те, кто голосует против бюджета, активно выступает на заседаниях, а есть те, кто бюджет поддерживает, но в других случаях не поддерживает «Единую Россию» и голосует за какие-то оппозиционные инициативы. Есть, конечно, и те, кто поддерживает «Единую Россию» всегда и во всем, но всё равно это скорее спектр: от категорической оппозиционности — до полного конформизма.
— Но были ли какие-то смещения в рамках этого спектра? Условно раньше это были больше оппозиционные депутаты, а потом началась война, и они решили, что надо сплотиться вокруг «Единой России»?
— Не могу сказать, что Мосгордуме вообще есть вот это хождение строем. Иногда в начале заседаний Шапошников произносит эти важные вещи, но я бы не сказала, что эта повестка доминирующая. В прошлом году у нас особых перемен не было. Что будет в этом, сложно сказать. Первое заседание пройдет только на следующей неделе, на него я приду уже в новом статусе. Увидим, что будет.
Я могу скорее сказать, что есть часть депутатов, которые находятся в глубоком шоке от действительности и ее не приемлют. Есть депутаты, о которых вообще ничего нельзя сказать, потому что публично они никак свою позицию не обозначают. Что у них там внутри? Мы просто не знаем. Есть и те, которые придерживаются риторики «надо сплотиться, усилиться, работать». Но не могу сказать, что мы все ходим строем. Все больше действительно обсуждают городские вопросы: стройки сами себя не построят.
Депутатский запрос. Фото: Facebook — Вы часто бываете в составе депутатов, которые отправляют коллективные депутатские запросы по политзаключенным. Требуете лекарств и медицинскую помощь для Алексея Навального и бывшего мундепа, а сейчас политзаключенного Алексея Горинова; требовали изменить меру пресечения политику Владимиру Кара-Мурзе. Была ли реакция на ваши обращения?
— На них обычно приходят отписки. Мне кажется, что суть этих писем не столько в ответах, потому что мы знаем, что будут отписки, сколько в понимании, что адресаты получили это письмо, чтобы они видели, что в Мосгордуме есть еще какие-то живые люди, которые за ними следят. В этом, конечно, есть смысл: привлекается какое-то внимание, и всё происходит не в тишине. Да, этот рычаг давления плохо работает, но что поделать. Пользуемся теми, что есть.
Фото: besedina.moscow — Вы много говорили, что в столичном парламенте продолжают обсуждать городскую повестку. Вы тоже продолжили ей заниматься, к примеру, работали над законопроектом об уличном искусстве (он был создан еще в 2021-м). Многие сейчас скептично смотрят на работу с городскими темами после начала войны, даже на участие в муниципальных кампаниях. Будто в этом сейчас уже совсем нет смысла, и надо было этим заниматься раньше. А вы как считаете?
— Я, к счастью, такой позиции около себя не замечаю. Мне кажется, что любая гражданская активность — это хорошо, а люди, которые в прошлом году шли на муниципальные выборы, — вообще герои. Некоторые их них даже смогли победить. Конечно, это считанные единицы по всей Москве, это число ни в коем случае нельзя сравнивать с результатами 2017 года. Но даже в таких условиях они шли на выборы, а это требует мужества. Я считаю, что эти люди большие молодцы, потому что они не сдаются. Ими можно только восхищаться.
Я не осуждаю людей, которые в этом не участвуют и говорят, что это всё бесполезно. В российской политике мы действительно уже многие годы никогда не знаем, на что можем повлиять и насколько сильно. Твои усилия могут уйти в песок, а могут неожиданно дать плоды. Это нельзя предугадать. Так что, возможно, да, всё, чем мы сейчас занимаемся, бесполезно. Но может быть, и нет. Мы не знаем, а если и узнаем, то только через много лет. История нас рассудит.
